Тут я для наглядности просто обязан вспомнить композитора Александра Журбина и его не менее яркую жену Ирину, дочь известного переводчика Льва Гинзбурга. При хорошем застолье Ира любит рассказывать такую историю. Она с юности была светской девушкой с десятками поклонников и собственной машиной «Жигули», которую отец подарил ей на восемнадцатилетие. Они жили в «дворянском гнезде», то есть в самом элитном районе Москвы у метро «Аэропорт», в роскошной писательской квартире, где, как в хорошем светском салоне, собирались лучшие московские женихи – студенты и выпускники МГИМО, Московской консерватории, Бауманки, Авиационного института и т. п. То есть у Иры был широкий выбор. Но однажды кто-то привел к ним первокурсника консерватории – совершенно нищего, в пиджаке с рукавами в отрепках. И, говорит Ира, «когда он сел к роялю и заиграл, я вдруг маткой почувствовала, что хочу от него ребенка!». С этими словами Ира обычно поворачивается к своему мужу Саше, поднимает за него тост, и они целуются на глазах у всей компании. Да, забыл сказать – у них, конечно, есть замечательный сын…

К чему я это пишу, когда мне некогда даже присесть за машинку?

К тому, что все хорошее в жизни приходит совсем не тогда, когда ты за ним охотишься. Именно теперь, когда мне некогда даже думать о женщинах, я живу в раю.

Уехав в понедельник утром в Прато на работу, Сильвия назавтра вернулась – бастующие итальянцы-рабочие выставили пикеты вокруг фабрики телеаппаратуры и не пускают туда ни своих штрейкбрехеров, ни иностранных «кландистини».

– Наших шильнэ побили! – сказала Сильвия. – Эльжбета поехала в Остию до вашего Баткина, шоб он перевез ее во Францию или Германию…

Так я узнал, что Леня Баткин – красавец из Остии и бывший директор Московского театра лилипутов, которого мне показали месяц назад на рынке «Американо» как легендарного любовника начальницы Московской грузовой таможни Седы Ашидовой, – действительно руководит местной «русско-еврейской мафией» и в багажнике своего белого «мерседеса» нелегально перевозит эмигрантов и «кландистини» из Вены и Мюнхена в Италию и обратно.

Конечно, Сильвия осталась у меня – и Боже мой, что случилось с моим бытом! Все мои рубашки, брюки и даже носки выстираны и отглажены! Вся квартира вымыта до блеска своих мраморных полов и стекол на окнах! Вся посуда на кухне сверкает, а на плите шкварчат, шипят и исходят вкуснейшими парами какие-то необыкновенные блюда из самых дешевых, с Круглого рынка, продуктов (за которыми Сильвия сама же и съездила!). При этом она – стирая ли, убирая ли, гладя ли, колдуя на кухне или плавая в море – все время поет и щебечет на своем пшикающем польском: