— Это приказ. Не обсуждается.
Леннарт Оскарссон наклонился к желтому, ему хотелось ощутить запах чего-то реального. Щека на миг коснулась лепестков, и вернулось ощущение стянутости, словно его ударили.
— Лично я ничего не имею против того, чтобы отправить его ко всем чертям. У меня на то свои причины. Но пока я директор этой тюрьмы — он не вернется в прежнее отделение, для него это верная гибель. В шведских тюрьмах за последние годы произошло достаточно убийств. Человек погибает — и никто ничего не видел, никто ничего не слышал, а труп очень быстро прячут, им же никто особо не интересуется.
В трубке снова скрежетнуло — подул ветер или вздохнули прямо в чувствительный микрофон.
— Леннарт?
Все-таки вздохнули.
— Вы выполните приказ. Или распрощаетесь со своим креслом. У вас есть один час.
Он лежал на железной кровати, закрыв глаза.
Официально его приговорили к десяти годам тюрьмы.
Те, кто знал, отреклись. Те, кто организовал фальшивый судебный процесс и реестр судимостей, отрицают это. И не осталось никого, кто способен всё объяснить.
Он не выйдет. Его затравят до смерти, куда бы он ни бежал, как бы глубоко ни спрятался. По ту сторону стен нет никого, кто открыл бы дверь и спас его.
На тюремном дворе гулял ветер. Горячий воздух волной ударялся о бетонную стену и возвращался. Он почти не приносил свежести. Леннарт Оскарссон быстро шагал вперед, вытирая мокрый лоб рукавом рубашки. Дверь, ведущая в изолятор строгого режима, была заперта; Оскарссон поискал ключи — он не часто заходил в этот темный коридор, временное пристанище для тех, кто заработал срок, уже сидя в тюрьме, в отделениях, заполненных самыми опасными уголовниками страны.
— Мартин!
Будка надзирателей была расположена возле двери. Оскарссон зашел к трем своим подчиненным — Мартину Якобсону и двум охранникам помоложе; их имена он еще не запомнил.
— Мартин, мне надо поговорить с тобой.
Надзиратели помоложе кивнули; они услышали несказанное и вышли в коридор, закрыв за собой дверь.
— Хоффманн.