Вибрация опоры становилась сильнее.
Я посмотрел на восточный конец ангара. Дверь, в которую мы вошли, находилась примерно в десяти метрах. Лучи фонарей доставали до нее, но не могли прогнать все тени. Отсюда я видел конец более короткого пролета нависавших над головой рельсов крана. Все казалось таким же, как в ту минуту, когда мы вошли в здание.
Однако до западного конца помещения лучи не доставали: он лежал в восьмидесяти-ста метрах от нас. Насколько я
Меня тревожила лишь неподатливая тьма, скопившаяся в последнем двадцати-тридцатиметровом участке. Она не была сплошной. То было сочетание черного и темно-серого, монтаж теней.
У меня сложилось впечатление, что там скрывается какой-то неясно вырисовывающийся огромный предмет. Высокий и сложный по очертаниям. Что-то черное, серое и так хорошо замаскированное темнотой, что глаз не мог уловить его абрис.
Бобби прошептал:
— Саша, посвети сюда.
Она направила луч на пол.
Свет отразился от одного из загнутых металлических швеллеров в дюйм толщиной, крепившихся к цементному полу там, где когда-то стояла тяжелая техника. Такие пластины встречались здесь на каждом шагу.
Я не понял, почему Бобби привлек наше внимание к столь малозначительному объекту.
— Чистый, — сказал он.
И тут до меня дошло. Прошлой ночью — и всякий раз, когда я посещал этот ангар, — швеллеры и крепившие их болты были запачканы маслом и покрыты пылью. Но этот сверкал чистотой, словно его поставили совсем недавно.
Держа в одной руке кошку, Рузвельт посветил на пол, потом на стальную колонну и рельсы над нашими головами.
—
Хотя я убрал руку, однако продолжал чувствовать, что вибрация опоры возрастает, так как от всей окружавшей нас двойной колоннады и от рельсов, поддерживаемых этими колоннами, исходил слабый звон.
Посмотрев в дальний, темный конец здания, я готов был поклясться, что там движется что-то громадное.
— Брат! — окликнул меня Бобби.
Я посмотрел на него. Он задыхался, глядя на свои часы.