Бобби соединился со справочной Рено, узнал номер телефона доктора Рандольфа Джозефсона и шариковой ручкой записал его на листке блокнота.

Хотя я знал, что во всем виновато мое воображение, но казалось, что эти десять цифр источают злобную ауру. Как будто это был номер, по которому политики, продавшие душу Сатане, могли круглосуточно соединяться со своим боссом, включая выходные и праздники.

— Ты единственный из нас, кто слышал его голос, — сказал Бобби и отодвинул кресло в сторону, чтобы я мог взять трубку телефона, вмонтированную в станцию. — У меня стоит блокиратор автоматического определения номера, так что он не узнает, откуда звонили.

Когда я снял трубку, Орсон положил на станцию передние лапы и бережно взял меня за запястье, словно не желая, чтобы я звонил.

— Нужно, брат.

Он заскулил.

— Долг, — сказал я ему.

Это слово он понял и отпустил меня.

Хотя волосы на моем затылке устроили дуэль друг с другом, я набрал номер. Прислушиваясь к гудкам, я говорил себе, что Рандольф мертв, погребен заживо в яме, где была медная комната.

Он ответил после третьего сигнала. Я сразу узнал его голос. Как только он сказал «алло».

— Доктор Рандольф Джозефсон? — спросил я.

— Да.

Во рту у меня стало так сухо, что язык пристал к небу, как застежка-«липучка».

— Алло, я слушаю, — повторил он.

— Это тот самый Рандольф Джозефсон, которого раньше звали Джон Джозеф Рандольф?

Он не ответил. Я слышал его дыхание.

Я сказал:

— Вы думали, что запись о вашей судимости уничтожена? Неужели вы всерьез верили, что можно убить своих родителей и заставить всех забыть об этом?

Я бросил трубку так быстро, что она подпрыгнула.

— И что теперь? — спросила Саша.