Взглянув на Уингейт, Макгил вновь повернулась к Грину. Она не сказала ни слова, но по крайней мере и не заявила, что говорить отказывается. Грин поспешил нарушить молчание.

— Она знала об этих деньгах?

— Узнала.

«Хорошо», — с облегчением отметил про себя Грин, вновь услышав ее голос.

— Полагаю, ее это не очень обрадовало, — сказал он.

— «Очень» Кэтрин вообще ничего не радовало, детектив. Ни мой муж, ни мои девочки, ни квартира, ни путешествия, ни внимание прессы — ничего. Злость в ней сидела с тех пор, как она узнала о своем отце.

Покосившись на Кенникота, Грин вновь смотрел на Макгил.

— Вы имеете в виду доктора Торна?

Макгил громко фыркнула.

— Разве вы не знаете, детектив?

Грин покачал головой.

— Я имею в виду ее настоящего отца — наездника из Калифорнии, с которым ее мать связалась во время очередных соревнований. Кэтрин узнала об этом, когда ей было тринадцать. Она не могла это пережить.

Грин кивнул Кенникоту.

«Это кое-что объясняет в отношении доктора Торна, — подумал он. — „Кейт была ЕЕ единственным ребенком“, — сказал тогда доктор Торн, когда мы с Фернандесом впервые встретились в старой городской ратуше».

— Почему вы оказались в квартире своего мужа в то утро, когда умерла Кэтрин? — Он намеренно употребил слово «умерла», а не «убили».

— Мне нужно было больше денег. Из-за ремонта дороги. Они обещали все закончить через девять месяцев. Кафе здорово страдает из-за дорожных работ. Даже двух тысяч не хватает.

— Так вы приехали ранним утром?

Макгил не ответила.

— И ваш муж уже не спал.

— Муж не любил долго спать. Это Кэтрин постоянно спала.