— Да полно же, не можете же вы обвинять меня и не…

Человек, сидевший по левую руку от Сулеймани, доктор Пьер, возглавлявший учебную работу больницы, сложил на коленях руки с набухшими венами и сказал:

— Никто вас ни в чем не обвиняет. Мы пытаемся установить, есть ли хоть доля истины в обвинениях, предъявленных мисс Хатчинс. — Декан откинулся к спинке стула и добавил: — Мы должны в этом разобраться. В ваших интересах сотрудничать с нами.

Джона воззвал к Сулеймани:

— Мы же все время были вместе.

— Это отчасти верно, однако, если уж говорить правду до конца, следует припомнить…

— Да вы что, смеетесь?

— Что мы были вместе не все время.

— Право, смеетесь!

— Десять минут, — сказал Сулеймани. — Без присмотра. За закрытой дверью.

— Исусе-сраный-Христе!

— Спокойнее, Джона, прошу вас, — сделал ему замечание декан.

Дикая жара. Ковер заплесневел, полки ломятся от книг по детской психологии, на стенах раскручиваются веретена линейных графиков, пристроились библиографии, отпечатки компьютерной томографии. Доктор Сулеймани не смотрел Джоне в глаза, играл с зеленой пружинкой, завалявшейся на столе, переставлял пресс-папье, удерживавшие на столе корректуру пособия «Руководство по лечению на ранних этапах» под ред. С. И. Сулеймани, д. м.

Много чего можно было бы сказать, но любое его слово, чувствовал Джона, с легкостью обратится против него самого.

Я хочу работать с детьми.

Меня никогда прежде ни в чем подобном не обвиняли.

Мне нужен адвокат.