Он влез через ложный балкончик. Неслышно ступая. Неслышно содрал марлечку – вот и влез. Неслышно прошел мимо обширной тахты (о! сексодром! н-нет – подушка одна, вмятина одна, скрученная винтом простынь, одеяло на полу, ой-ей, нас еще и кошмары мучают!). Постоял на выходе из спальни – вслушивался. Да нет никого! Никого постороннего. Если вслушаться СПЕЦИАЛЬНО, то всегда определишь, есть ли кто НЕ ОДИН. Один способен быть незаметным-незамечаемым. Двое – никогда. Если, разумеется, они не поставили такую задачу. Перед кем? Перед ним? Его ведь нет. Он не существует, он в Баку – похороны сегодня. Или завтра? В общем, похороны.

Тихохонько тронул дверь спальни (хрен ее, дверь, знает, вдруг как зано-о-оет!). Нет. Бесшумно. В прихожей – шкаф, факс, зеркало на стене – ого! занавешено шалью. Никак его здесь всерьез хоронят? Не надо игры, ребятки! Вы же не знаете, что я, Ломакин, способен глянуть с того света: как тут у вас? чтите? ну то-то! а то! А ведь… способен. Вот он я. Вы че, ребятки, ЗНАЕТЕ, на что я способен?!

Не было никаких «ребяток». Одна была Антонина.

Он даже не проверился, не сунулся в комнату-гостиную – и не потому, что дверь-стекло туда. Нет там никого. Нет.

Антонина сидела на кухне. Была она не одна. С ней был… дракоша-марионетка. На ниточках. Знаете, такая игрушка. Домашнее животное, которое ни кормить-поить не надо. А ласковый какой, ежели как надо пластмассовой крестовиной пошевелить. Ластится, как живой. Как теплый. На углу Невского и Думской линии таких – навалом. Кыс-кыс-кыс.

Дракоша что-то шептал на ухо Антонине. Она стряхивала наваждение: уйди, дурашка! Дракоша шептал, ластился.

Уйди, дурашка!

Нин! – ПЕРЕСОХЛО позвал Ломакин…

Идите к хренам собачьим, онанисты и прочие обожатели «пентахуазов»-«плейбоев»-«секси». Не для вас. Потому что идите вы именно к хренам, именно к собачьим. Питайтесь эммануэлями – во сне и наяву. Это и есть по-собачьи. Отстаньте! Занавес! Маэстро, занавес! Да занавес же, моп твою ять!

… Ты меня предала, да?

Молчи!

Молчу. Ты меня предала.

Молчи. Бестолочь. Живой, господи, живо-ой.

А ты думала?! Думала, нет? Ты сука.

Я сука, сука. Я твоя сука.

Чья «сьерра» там стоит?

Моя.

Клянусь, значит, говорить правду, одну, значит, правду, и ничего, значит, кроме правды, да?

Да. Моя. Это подарок.

Чей? Нин, чей?!