Из-за дальнего края хижины торчал нос лодки.

Я подкрался к лачуге и присел на корточки у единственного окна хижины, потом очень осторожно приподнялся, пока мои глаза не оказались на уровне грязного стекла. Я пристально всматривался, но ничего не видел: ни тлеющих угольков, ни ночника, ни мерцания телевизора. Я задержал дыхание и прислушался. Ничего.

С другой стороны хижины я посмотрел на маленькую лодку. Я схватился за ее нос левой рукой, она очень легко двигалась по песку. Конечно, не беззвучно, но достаточно тихо.

Развернув лодку, я потащил ее от хижины по направлению к морю. Теперь я чувствовал, как шум волн защищал меня. Это были не большие валы, а всего лишь последние отголоски утихающего шторма.

Мы катались на лодке по праздникам. Ничего особенного — небольшая моторная лодка. Отец — шкипер, мама сидит на корме и опускает руки в воду. Ей это нравилось. Она говорила, что была счастлива, когда каталась на маленькой лодке.

Я оставил лодку в нескольких футах от воды и вернулся к хижине. Я начал рыться в куче хлама, которая лежала около нее. Сети, поплавки, старые чайники, леска, лучины для растопки. А я искал канистру для бензина и нашел ее. Я аккуратно поднял ее и понюхал. Керосин.

Я вернулся к машине, открыл заднюю дверь и вытащил тело матери. Я вздохнул настолько глубоко, насколько позволяли мои раны, и аккуратно опустил маму на песок. Потом подошел к машине и упаковал ее сумку, оставив себе только свои туалетные принадлежности и набор первой помощи. Затем я взял сумку и зажигалку.

Я подошел к хижине, чтобы забрать канистру и лучины для розжига. Потом погрузил все это на лодку.

Вернулся к машине. Все было на месте. Я снова поднял маму, чувствуя, как острая боль пронзила мою спину, руки и бедро.

Я пошел к морю.

Положил маму в лодку. Эта лодка была сделана словно для нее.

И все же, что я делал? Совершал ритуал? Чтобы отдать должное жизни матери. Нет. Не только ее жизни. Жизни самой по себе. Жизни, которая сверкает в беспроглядной темноте.

Я посмотрел на маму. Она все еще была завернута в одеяло. Казалось, это было неправильно. Ей следовало быть свободной. Может быть, она хотела опустить руку в воду.

Я развернул одеяло и подоткнул его, чтобы сделать ее ложе более удобным.

Боже, ее лицо выглядело таким печальным, таким неуверенным, словно она еще не знала, что я был жив, что ее вторжение спасло меня.

— Ты спасла меня, — прошептал я. — Посмотри. Немного помятый, но живой.

Я поцеловал ее в губы, надеясь, что выражение ее лица изменится, но оно, конечно же, осталось прежним. Смерть так не работает.