Через несколько дней Эдисон, стоя у штурвала «Абсолюта», вывел свой вельбот из ньюпортской гавани в сопровождении береговой охраны и флотилии лодок с фотографами. За линией предупредительных буев Эдисон быстро оторвался от репортеров, включив дизеля на полную мощность, и со скоростью тридцать узлов взял курс на запад. Фрай стоял рядом с отцом. Они выходили в открытое море, солнце пекло ему спину сквозь черный шерстяной пиджак. Обернувшись, он увидел Хайлу, Ли и Кроули: три темных фигуры на отполированной палубе на фоне сверкающей белизны корабля.

На значительном расстоянии от берега Эдисон выключил двигатель, и Фрай с отцом подошли к остальным. Хайла читала из Псалмов и Евангелия от Матфея. Кроули добавил что-то по собственным записям. Эдисон плакал. Ли наклонила урну, и Беннет смешался с океаном, который он когда-то так любил. Струйки пепла принял в себя серый Тихий океан.

Вечером Фрай сидел с отцом в коттедже. Эдисон налил две рюмки бренди, к которым ни тот, ни другой не притронулся. Он несколько раз принимался говорить, но всякий раз терял интерес и вместо этого молча упирался взглядом в камин. У ног Эдисона сидела его любимая собака. Наконец он посмотрел на сына, потом окинул взглядом комнату.

— Теперь все это станет твоим, сын. Мы должны это обсудить. Тебе вообще это надо?

— Вроде бы нет.

— Ты говорил, что хочешь вернуться.

— Я хочу вернуться. Но мне не нужно это добро.

— Это трудная работа, управлять «Фрай Ранчо».

— Я для нее не подхожу. Но мне очень приятно чувствовать, что мне здесь рады.

— Не было ни одного дня в твоей жизни, когда тебе были бы не рады.

Фрай задумался.

— Мне здесь хорошо, папа.

Эдисон посмотрел на рюмку с бренди.

— Знаю, что много можно было сделать по-другому. И то, что мне казалось лучшим, на самом деле не было таковым. Я ошибался. Ты можешь меня простить?

— Ты не сделал ничего, что требует моего прощения.

Отец тяжело вздохнул.

— Знаю, что отлучил тебя от дома, сын. С Беннетом всегда было проще — мне стоило только намекнуть, чего я хочу, и он подхватывал. Это честь для отца, когда сын его слушается. Это вселяло в меня уверенность в том, что я делаю нечто стоящее. Что предлагаю наилучшие решения. Дебби была моей единственной дочерью, я разрешал ей обводить себя вокруг пальца. Мне нравилось баловать ее. Но ты, Чак, ты всегда был своенравным. Ты меня немного пугал. Ты заставлял меня сомневаться в себе, чего я никогда не делал прежде. Я обвинял тебя в гибели Дебби, признаю. В глубине души так и было. И каждый шаг, сделанный тобой в сторону от идеала, нарисованного мной, я ощущал как шаг от меня. Если бы мне пришлось что-то изменить в прошлой жизни, то прежде всего — это понять, что моя миссия на планете Земля заключалась не в том, чтобы сделать из тебя второго Эдисона Фрая. Видимо, какая-то часть во мне хотела иметь двоих сыновей, во все похожих на меня. Возможно, если бы ты был таким, как я, ты не заметил бы, каким твердолобым беспощадным старым упрямцем я на самом деле был.