— Вот дьявол! — комментирует он, запыхавшись, и останавливается.

Присевшая на стену мышь пользуется передышкой и, словно издеваясь, замирает вниз головой. Тогда, с минуту почесав затылок, Стас вдруг ухмыляется и внезапно издает гортанью кошмарный, нечеловеческий, пробирающий до мурашек шипяще-свистящий звук. Потом еще один. Его тонкие губы выгибаются, складываются трубочкой, и изо рта брызжут капли вспенившейся слюны. Мышь обалдевает. Чуть не упав, она все-таки подхватывает свое бурое тельце, распрямляет крылья и, совершив полный круг по пещере (последняя дань ее гордости?), спешит убраться восвояси.

Крошечная сценка, но мне почему-то становится от нее нехорошо. Слишком убедительный звук издал Стас, слишком жуткий и какой-то… опасный.

— Животные пошли вообще без понятий, — ржет Стас. — Совсем забыли, кто тут хозяин. Видела, как я ее? Она думала, она тут самая умная? Если силы нет, то главное — брать неожиданностью маневра. Шахматист я, в конце концов, или нет? Так что тебе сказали в банке, детка моя?

Больше тянуть некуда. По столику в мою сторону ползет паук, но в то, что мне удастся выиграть время и на нем, уже не верится.

— Деньги пришли, — сдаюсь я.

Стас замирает, как был, все еще стоя посреди пещеры, со скомканным полотенцем в руке. Потом будто бы включается в какую-то розетку, в два прыжка достает до бутылки и припадает губами к горлышку. Красная жидкость мерно булькает, наполняя его душу теплом.

— Ийёёёёхууу! Это же просто супер! Мега-супер! И ты столько молчала? Надо было сходу сказать! Вау! Ты сама-то врубилась?! Или еще не осознала до конца?

Схватив меня в охапку, возбужденный, с сияющими глазами, Стас кружит меня по пещере, целуя в глаза, в уши, в шею, одновременно пытаясь отхлебнуть из зажатой в руке бутылки. Скользкое стекло, перепачканное в курином жире, разумеется, выскальзывает у него из пальцев и с победным звоном разбивается. Не сразу поняв, в чем дело, мы останавливаемся и тупо смотрим на растущую под ногами лужу. На лице Стаса все еще застывшей маской висит удивленно-восторженное выражение. Мы поднимаем взгляд чуть выше, на закапанные красным вином Стасовы брючины. В темноте пятна выглядят почти черными и подозрительно смахивают на кровь. Штаны на нем оказываются белые, льняные, в точности такие, какие привиделись мне вчера в моем доморощенном дилетантском кино, и я неуютно поеживаюсь.

Стас первый приходит в себя.

— На счастье! — восклицает он возбужденно. — Открывай вторую бутылку, детка! Я сейчас.

Выйдя из пещеры, он исчезает в темноте налево от входа. Вероятно, радость привела в восторг заодно и его кишечник. На меня наваливается приступ трусости. Начинает пульсировать свинцом в висках, обычно это бывает со мной в преддверии дикой головной боли, способной на сутки упечь меня в кровать. Я настолько отвыкла от нее, что даже не сразу обращаю на это внимание. Головная боль — это что-то из моей прежней жизни, с момента приезда на остров она ни разу меня не побеспокоила. Потирая виски пальцами, я закрываю глаза.