— Кыш, дрянь! Пошла отсюда! — цыкаю я на мышь.

Она взмахивает перепончатыми крыльями, делает два круга, и, разочарованно присвистнув, улетает в темноту.

Я смотрю на бумажку с криво усмехающимися цифрами и набираю номер. В Москве, приходит мне в голову, как раз время ужина, и радостная весть застанет Тащерского где-нибудь в ресторане, в самый раз под водочку. За окном, наверное, хлопьями сыпется снег, наметая сугроб на крыше его джипа или на чем там ему положено ездить, а неподалеку топчется, от холода стуча нога об ногу, ливрейный холуй с веником — соскребать снег с машин состоятельных клиентов.

 Часть 3. Новая Каледония

 Часть 3. Новая Каледония

Род проходит и приходит, а земля пребывает во веки. Восходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит… Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь… Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.

(Еккл. I, 4-11)

33

33

Насколько помню, я почти не покидала дома в дни своего ожидания. Тащерский сказал, что приедет через три дня. Три: один, два, три. Чего проще? Просто расслабиться и ждать. Купленный в Бангкоке блок сигарет избавлял меня от необходимости выходить в деревенскую лавку, а аппетита у меня не было с того самого дня, когда утонул Стас.

Считая до трех, я мерила террасу диагоналями и пыталась заставить себя думать о дальнейшей жизни, но мысли выходили какие-то обрывчатые, размытые в тумане еще не наступившего будущего. Раз, два, три, повторяла я, поглядывая, как солнце лениво переползает с горизонта к горе за домом. Странная цифра «три», что мы о ней знаем? Три поросенка, три богатыря, три мушкетера, три толстяка, три танкиста, три сестры, три друга, три мудрых обезьяны, троеперстное крещение, божественное триединство, Москва — Третий Рим, Земля — третья от Солнца планета, держащаяся на трех китах, наш мир — трехмерное пространство… Вроде бы. Но для меня магия «трех» состояла сейчас исключительно в трех рассветах и трех закатах, оставшихся до приезда Тащерского. Хотя закатов с нашего восточного пляжа в принципе не видно, а рассветы упорно ускользали от меня. Сколько бы я ни курила, поглядывая в черноту над морем в ожидании восхода, как только горизонт начинал загораться розовым светом, меня окутывала усталость, голова тяжелела, глаза слипались и, медленно, по-стариковски наваливаясь всем весом на перила, я забиралась к себе на второй этаж и погружалась в сон.