Сколько мне надо ждать? Полчаса? Час?

Говорят, перед смертью у тебя в голове проносятся картинки всей твоей жизни. Я сосредоточилась на экране перед собой, но картинок почему-то не было.

Я заставила себя напрячься и вспомнить что-нибудь из детства.

Перед глазами встала пыльная дорога нашего дачного поселка в Малаховке. Освещенные косыми лучами предзакатного солнца бронзовые стволы сосен, длинные вечерние тени от дощатых заборов вдоль дороги, и вдалеке — подпрыгивающая походка маленькой фигурки, бодро шагающей навстречу мне от станции — папа! Я сорвалась ему навстречу. В груди билось сердце, и ножки быстро ударяли песчаную дорогу. Я бежала все быстрее и быстрее, и казалось, что ноги не успевают за моим сердцем, которое билось уже в бешеном темпе…

Картинка внезапно исчезла, и перед глазами опять стало темно. Я поняла, что сижу на полу, и у меня действительно очень быстро бьется сердце. И, кажется, ОЧЕНЬ болит голова.

Уже действует? Я прислушалась к себе. Голова болела нестерпимо и слегка кружилась. Сердце выплясывало африканские пляски. В ушах слегка шумело (или это был звук от идущего газа?). Я попыталась встать и поняла, что у меня нет сил. Рука, которой я оперлась о пол, стала какая-то неуверенная, кисть безмерно ослабела и болела. Я вспомнила, что не так давно эту руку мне почти вывернул «добрый» Колян. Попробовала опереться о другую. Боли не было, но в руке тоже чувствовались предательская слабость и дрожь.

Так быстро? Сколько прошло времени? Десять минут? Пятнадцать?

Я откинулась на дверку кухонного шкафчика.

Все идет хорошо. Газ, по всему видать, уже действует.

Опять закрыв глаза, я попыталась вспомнить что-нибудь еще.

Перед глазами возникло улыбающееся личико Даши. Я улыбнулась ей в ответ.

«Пойдем! — Даша тянула меня куда-то вперед за руку, упираясь ногами в пол. — Пойдем быстрее! Там пришел папа!»

Я опять улыбнулась и попробовала вырвать руку из цепких детских пальцев.

«Папы нет, солнышко. Ты иди одна. Я тут посижу. Я устала почему-то…»

Девочка продолжала тянуть меня за руку. Я отбивалась.

«Я больше ничего не хочу! Уходи одна. Иди к папе. Оставь меня, я очень устала…»

Даша опять потянула меня за руку, и мою руку свела жуткая судорога боли.

Я застонала, или мне показалось, что я застонала. Судорога… она мне мерещится или скручивает меня на самом деле?

Вырвав руку от Даши, я попыталась размять ее, но она не поднималась, а висела парализованной плетью, как бывает во сне, когда отлежишь руку так, что приходится поднимать и перекладывать ее второй рукой, поскольку она больше не в состоянии сама пошевелиться.