Камера как камера: отхожее место, две койки из литого бетона, крошечное зарешеченное окошко, настолько грязное, что через него едва пробивался зеленоватый свет. Трудно представить, что два живых существа могли выжить в такой близости — конечно, им не оставалось ничего другого, кроме самоубийства или безумия. Или ухода с головой в книги и писательство.

Люка, предусмотрительно взявший у дневального фонарик, включил его. Мари достала из кармана свой. Два луча осветили стены камеры, они были покрыты надписями, которые полицейские попытались разобрать.

Свидетельства морального и физического упадка. Попытка уверить себя, что ты еще существуешь, сопротивляешься бездействию, забвению времени, воплощение пустых надежд — послания, не имеющие иного адресата, кроме самого себя, подобные битью головой о стену.

— Какой силой духа нужно обладать, чтобы провести в такой обстановке целых тридцать пять лет!

Голос Мари прервался, в то время как замер кружок света от фонарика.

— Нет, невозможно поверить, кажется…

— Что? — Люка подошел поближе. На его лице тоже отразилось удивление: он узнал глубоко вырезанную на камне эмблему Керсенов.

23

23

На фронтоне замка, на щите, сделанном из камня, окаймленный с обеих сторон щитодержателями, красовался герб в виде скрещенных саламандр и шпаги, под которым был выгравирован девиз: «Держать и хранить».

Артюс, сидевший спиной к монументальному камину в большом зале замка, поднялся с места, прямой и величественный, встречая вошедшего сына и сноху, которых он в буквальном смысле слова призвал к себе.

Армель нервно поправляла на голове черную бархатную наколку — «пожирательницу мозгов», как дерзко окрестила ее Жюльетта, вызывая тем улыбку на лице деда, что же касается Пьера-Мари, то он пока сохранял спокойствие, от которого не осталось и камня на камне после сделанного отцом заявления.

— Я хочу довести до вас свое решение посмертно признать Гвенаэль Ле Биан законной дочерью.

Насладившись недоумением на лице сына и немым вопросом на физиономии Армель, которая уже прикидывала, какая в этом таилась для них выгода, он продолжил:

— И настаиваю, чтобы ей были устроены достойные имени Керсенов похороны.

Пи Эм от возмущения начал заикаться:

— Но… о-о-о-отец, вы же бредите! Он сошел с ума! Он попросту болен!

— Заткнись и подумай, хотя бы раз в жизни! — с металлом в голосе скомандовал старик. — Официально я сделаю вид, что узнал об этом только после ее смерти.

— Не понимаю!

— На другое я и не рассчитывал!