Парень вынул алый значок.

— Поближе, — приказал Стасик. — Что-то номер не разберу. Вторая цифра — тройка или восьмерка? Ага, восьмерка… Подожди, запишу. Значок ведь и украсть можно. Верно?

— Куда он побежал? — кривясь от ярости, спросил топтун. — Говори, или тебе больше тут не сидеть!

— Извиняюсь, — сказал Стасик, убирая автомат. — Рекомендую на улице поискать.

Лимон тем временем, перепрыгивая через ступеньки эскалатора, добежал до платформы. Вскоре, на счастье, поезд подошел. Двери вагона закрылись, унылый механический голос доложил, что следующая станция, мол, «Проспект Сергия Радонежского». И когда вагон тронулся, на платформе показался топтун. Лицо у него побурело, телогрейка на груди вздымалась от задышки. Лимон хотел было ему что-то на память показать, да удержался. Отвернулся равнодушно. На «Варварке» он перешел на Пресненскую линию и доехал до «Ходынки», где уговорился встретиться с Зотовым.

Серебристый «порше» стоял возле магазина неподалеку от метро. Лимон влез в машину, а Зотов буднично сказал:

— Кнопочку придави…

Поехали они по улице Ополчения и остановились на берегу Москвы, свинцово светившей из сизой мороси. В речной петле темнели внизу Мневники — деревня не деревня, опупок какой-то. Почти час гуляли по грязному раскисшему берегу. Лимон рассказал Зотову все как на духу, даже о том, что собаку на даче уделал. А закончил повествование визитом Кухарчука и его предложением стать стукачом СГБ.

— Сурово, — пробормотал Зотов. — Вляпался по уши… На какой именно завод нацелили — твой наниматель говорил?

— Нет, — пригорюнился Лимон. — Что делать на заводе, не знаю. Куда деньги перепрятать — ума не приложу.

— Отвези на мою старую квартиру, — предложил Зотов.

— Я ведь ее за собой оставил. Правда, там такой замок, что только я и смогу открыть.

— Вот и хорошо, — вздохнул Лимон. — Даже если меня сломают — деньги все равно не возьмут.

— Глупая ты и настырная жадина, — пожурил Зотов. — Зачем тебе столько денег? Отдай их этому козлу из СГБ, пусть удавится от радости!

— Ну уж нет! — разозлился Лимон. — Не входит эта щедрость в правила игры. Меня вынудили… Понимаешь, вынудили! Искать концы, мочить охрану… Жизнью рисковать, грабить вынудили! Никто никогда со мной не считался, не спрашивал, как я хочу жить. Все время заставляли делать то, от чего с души воротит. Убивать, например! Немецкой поэзией заниматься — хрен тебе, Лимон! Крыс долбить — пожалуйста! А я не хочу никого долбить. Ни людей, ни крыс… Знаешь, когда голова разлетается от выстрела… Когда мозги… Нет, брат, никому я своих денег не отдам. Пусть хоть кожу с задницы снимут — не отдам! С деньгами можно жить так, как хочется мне, а не чужому дяде. И если уж начистоту, то не денег мне жалко, не денег. Жил ведь без них сорок лет! Хочешь — сожгу? Или нищим раздам, а? Благо на наших папертях толкутся тысячи нищих, самых настоящих… Но мне с козлом этим, шустряком эсгебешным, не хочется делиться. С какой стати? Государство обдирает, а теперь и этот решил. Нищим отдам. Ему — нет. Понял? Вот и весь сказ.