— С мятой.

— Очень хорошо, — с улыбкой сказала Криста, потом включила электрический чайник, достала пару чашек, положила пакетики. Уэнди обратила внимание, что женщина часто склоняет голову вправо.

Прежде чем сесть Криста ненадолго замерла, будто давая возможность рассмотреть свое лицо. Выглядело оно жутко — шрамы покрывали все пространство от лба до шеи, безобразные, воспаленные алые и пурпурные полосы бугрились на коже, как на рельефной карте, а редкие нетронутые места густо краснели, словно по ним прошлись наждачной бумагой.

— Договор запрещает мне обсуждать случившееся, — сказала Криста Стоквелл.

— Дэн Мерсер умер.

— Обязательств это не снимает.

— Все останется строго между нами.

— Вы репортер.

— Репортер, но даю вам слово.

Криста покачала головой:

— Какое теперь это имеет значение…

— Дэн умер, Фила Тернбола уволили, обвинив в хищении, Кельвин Тилфер угодил в психиатрическую клинику, у Фарли Паркса недавно тоже возникли неприятности.

— То есть мне надо их пожалеть?

— Что они с вами сделали?

— А так не заметно? Или включить свет поярче?

Уэнди потянулась через стол, взяла ладонь Кристы в свою.

— Расскажите, что произошло.

— Не вижу смысла.

Над раковиной тикали часы. За окном на занятия шли студенты — юные, бодрые, те, которых, как принято говорить, будущее ждет за ближайшим поворотом. Через год среди них окажется и Чарли. Сказать бы этим детям, что время бежит быстрее, чем они думают: моргнуть не успеют, как пролетят университетские годы, и еще десять лет, а потом еще десять. Только не захотят слушать, да и понять не смогут. Наверное, так и надо.

— Что бы они тогда с вами ни сделали — с этого все и началось.