Но Антони Каннис и Михаэль Гелеско с серьезными лицами вошли следом. Каннис шлепнул на столик утренний выпуск «Дейли ньюс».

— Четвертая страница, — сказал он.

Я взглянул на него и развернул газету на четвертой странице. Гелеско указывал, я следил за его жирным пальцем, пока не дошел до маленькой заметки:

«САМОУБИЙСТВО ДЕТЕКТИВА.

Тело детектива первого разряда Люка Футтера, ветерана, прослужившего в нью-йоркском полицейском департаменте двадцать лет, обнаружено прошлой ночью на переднем сиденье его собственного автомобиля, припаркованного возле Одиннадцатой авеню и Пятьдесят четвертой улицы. Рядом найден табельный пистолет детектива с одним стреляным патроном. После вскрытия и экспертизы вынесен вердикт о самоубийстве. Компетентные лица заявляют, что в последнее время детектив находился в состоянии депрессии, вызванном, вероятно, личными проблемами».

Я прочел сообщение дважды, потом медленно поднял глаза на Канниса и Гелеско:

— Какой ужас.

— Конечно, ужас, — кивнул Гелеско.

— Никогда не думал, что он способен на самоубийство, — размышлял я вслух.

— В газете сказано, — пояснил Каннис, — находился в состоянии депрессии.

— Ага, — добавил Гелеско, — вызванном, вероятно, личными проблемами. Эй, как насчет кофе? Два черных.

Я пошел на кухню попросить официанта принести кофе. Сам бы я не донес — руки дрожали.

Мы молчали, пока не вышел официант. Бандиты уселись, вздохнули, откинулись на спинки стульев.

— Мы послали своего парня пощупать этого Футтера, — сказал Каннис. — Он и правда делился, но не так щедро, как говорил. Сливки снимал — будь здоров.

— Жадность, — заметил Гелеско.

— Десятку сразу клал в карман, — добавил Каннис. — Как тебе это нравится?

Гелеско вытащил из кармана кассету и пустил ее через стол ко мне.

— Вот Мартина пленка. Она нам и не понадобилась.