«Роман энтерпрайзис» вложила огромные деньги в избирательную кампанию Боукера и кое-что пронюхала о его отношениях с Мартой. Ее следовало убрать, прежде чем рухнет политическая карьера Великой Светлой Надежды.

К тому же Октавий Цезарь знал, что смерть Марты — и моя глупость — гарантирует ему львиную долю собственности в «Питер-Плейс инкорпорейтед». Предприятие — золотая жила, международная сеть принесет неисчислимые миллионы. Цезарю нужен полный контроль и я в качестве наемного служащего, который кланяется и расшаркивается каждый раз, когда ему швырнут несколько лишних шекелей.

Было много причин, по которым он отсылал меня на побережье. Во-первых, я толковый парень, способный организовать и наладить работу доходного заведения в Беверли-Хиллз. Во-вторых, надо убрать меня из Нью-Йорка, где я мог проявить излишнее любопытство и начать задавать вопросы по поводу убийства Марты.

Умная сволочь, вроде Октавия Цезаря, который безусловно устроил перевод детектива Джула Слоткина на связи с общественностью, предвидит такую опасность и старается предотвратить ее.

Остается еще одна причина. Возможно, вы улыбнетесь, но я в это твердо верю. Мне стало известно, что он милуется с Кларой Хоффхаймер. Больше того, я был свидетелем его конфуза, когда он сломал «молнию» на ширинке во время «сцены» с Кларой в клубе.

Октавий Цезарь мог вынести многое, но предстать в смешном виде — это уж слишком. Я видел, как он трусит по лестнице, прикрывая срам старым дождевиком. Он знал, что после этого никогда не сможет рассчитывать на мое искреннее уважение.

Вот так, по-моему, все и случилось. Едва ли я сильно ошибся в своих рассуждениях. Хотя, в конце концов, какая разница?

Как же права была бедная Марта, толкуя о горнем мире и его неисповедимых путях. Она стала угрозой хозяевам денег и власти, и ей пришлось умереть. По-моему, я оказался счастливей. Я сослан в Беверли-Хиллз. Значит, они понимают, что меня еще можно использовать.

К вечеру четвертого января все было упаковано и готово к отъезду. Перед нашествием декораторов мы заперли винный погреб, но я предусмотрительно припрятал несколько бутылок, которые помогли бы скоротать последние дни в «Питер-Плейс».

Я смешал себе водку с водой и пошел на первый этаж. Большую часть мебели увезли на продажу, но мы сохранили несколько собственных хороших вещей. Сейчас их укрыли, чтоб не забрызгать краской.

Я ходил как по погосту. Затянутая тканью мебель напоминала могильные памятники, несколько оставшихся ламп отбрасывали тени по углам. Призрачное место, без музыки и смеха, без надежд и страстей, увлекавших наверх жеребцов и клиенток.