Я вижу слёзы на её щеках. Слёзы, превращающиеся в лёд.

— Я люблю тебя, папа… — говорит она.

Я чувствую комок в горле. Чувствую, как становятся влажными мои глаза.

Её глаза.

У Неё мои глаза.

— Я тоже люблю тебя, Ракета… — говорю я, испытывая невероятную печаль и нежность к этому маленькому существу.

Она улыбается посиневшими губами.

— Обними меня, папочка… — говорит она, протягивая ко мне свои озябшие ладошки. И в этих ладошках сквозные раны.

Я смотрю на капельки крови, выступающие на белой коже. Я протягиваю к ней свои руки.

— Доченька… — говорю я, делая шаг в её сторону.

И лёд под ногами трескается.

И я проваливаюсь в обжигающую воду. И холод сковывает моё тело. Я захлёбываюсь вязкой, как мазут, жидкостью. Я хватаюсь за края полыньи, и они крошатся у меня в руках.

Я вижу стоящую на льдине Ракету.

— Отстань от меня!!! — визжит она так, что снег в испуге разлетается от её маленькой фигурки во все стороны. — Отстань от нас с мамой!!! ИЛИ Я УБЬЮ ТЕБЯ И ТВОЮ СУКУ!!!

И я, обрывая паутину, лечу в пропасть.

На дно своей колыбели.

— Мы дали ей две недели, Па… — говорит Окси, сидя прямо напротив меня в салоне микроавтобуса с задёрнутыми изнутри шторами. Микроавтобуса, припаркованного у ярко освещённого здания на главной площади какого-то областного центра. Уже стемнело. Мы различаем друг друга в свете маленького фонарика размером с авторучку. На соседних сидениях Торпеды из Противо-Ракетной Обороны. Они прислушиваются к нашему разговору. Они сжимают в своих руках предметы, хорошо знакомые мне цветом и формой.

— Мы честно предупредили Ма. Ма не отреагировала… — говорит Окси, закуривая.

Сигарета подрагивает в её пальцах.