— Она утверждает, что перенесла аборт.

Он вздохнул, потряс головой:

— Утверждает! Что ж, если у вас есть какое-либо доказательство этого аборта, я бы не прочь с ним ознакомиться, потому что это полный обман!

— Итак, вы не делали операцию вашей дочери?

— Я?! Боже правый, за что мне такое? Я ее отец! Это очень серьезное обвинение. Знаете ли, я и в самом деле подумываю, что разговор нам лучше было бы вести в присутствии адвоката.

— Это не обвинение, мы всего лишь на стадии расследования, — спокойно сказал Ленгтон.

— Расследования чего, господи? Того, что у меня была связь с дочерью и что я сделал ей операцию? Я ведь уже несколько раз повторил, что у нее проблемы с психикой и нельзя верить всему, что она болтает. Далее, вы расспрашиваете меня о датах, касающихся расследования убийства, причем двойного убийства, — все это, согласитесь, довольно дико. Такое впечатление, будто вы специально перетрясли нераскрытые преступления, лишь бы найти повод совершить приятную загородную поездку, вместо того чтобы выполнять в Лондоне ту работу, за которую вам, собственно и платят.

— Мы вовсе не находим тут ничего приятного, мистер Виккенгем.

— И я тоже, уважаемый старший детектив-инспектор Ленгтон, и я тоже. Я считаю уместным подать официальное прошение комиссару Столичной полиции.

— Это ваше право. — Ленгтон уже едва владел собой: у него руки чесались вцепиться в горло этому наглому, бессовестному позеру.

Виккенгем стоял против них, то опираясь локтем о каминную полку, то засовывая руки в карманы. Иногда трогал галстук и расправлял воротник, сдергивал крошечные шерстяные катышки со своего бледно-желтого кашемирового свитера, но ни одним жестом не выказывал того, что он нервничает или вообще как-то обеспокоен задаваемыми ему вопросами.

Ленгтон разложил фотографии, на которых остались видны лишь головы мужчин, купавшихся с Виккенгемом в джакузи. Он мельком глянул на каждое лицо, сказал, что знает их и что они не близкие друзья — просто знакомые, которых он по случаю принимал в гостях.

— Устраивая с ними сексуальные оргии?

Виккенгем пожал плечами:

— На колу висит мочало… Да, мы порой здесь развлекаемся. Но то, что происходит в некоем частном доме, — это частная жизнь.

— А ваши жена и сын тоже с вами порой развлекались?

— Да, и они тоже. Позвольте напомнить вам: они взрослые люди. Наши сексуальные утехи могут вам не нравиться, но это всего лишь дело вкуса.

— А ваша дочь Джастин?

Виккенгем раздраженно засопел:

— Она могла делать то, что ей нравится. Ей уже исполнилось восемнадцать, и если она решила к нам присоединиться — это ее личное право. Никто никогда и никого ни к чему не принуждал.