Он наклонился над столом и протянул руку для пожатия.

— Однако, — тут же сказала она, — имеются некоторые сложности.

Его улыбка сразу же исчезла. И рука убралась.

— И это?..

— Мне нужно получить иммунитет, освобождение от судебного преследования. И мне, и моему мужу.

— Иммунитет? За то, что ты всадила несколько пуль в Торреса? Ой, да брось ты! Никто даже не думал начинать какое-то рассле…

— Нет, дело не в этом.

— Еще за одно убийство, ты хочешь сказать?

— Не знаю, что ты имеешь в виду под словами «еще одно», — проговорила она, по-прежнему не желая, чтобы ей инкриминировали давнишнюю кровавую кашу. — Нет, это не убийство. Это интеллектуальное преступление, проделки «белых воротничков». Ну вроде того.

Его брови удивленно поползли вверх.

— Ну, так мы заключаем сделку?

Несколько секунд Хайден молчал, лишь пристально смотрел на Кейт, ожидая, что она расскажет больше. Но в конце концов понял, что этого не случится, и сдался.

— Извини, Кейт, — произнес он. — Ничего не выйдет.

Кейт через час следовало оказаться на том берегу, чтобы встретиться с Джулией, Биллом и Декстером. И ей нужно было добраться туда прежде остальных. Прежде мужа.

Она оглянулась на город, на улицы, расходившиеся во все стороны от музея, на бесконечные крыши. Смиряясь с мыслью, что в конце концов ей все равно придется все рассказать Хайдену, всю правду. Или по крайней мере большую ее часть.

Кейт приходит в голову, что Хайден сам сидит в вэне, припаркованном за углом, и слушает их разговор. Или, возможно, торчит на той стороне улицы и наблюдает. Когда они расстались два с половиной часа назад, он очень туманно пояснил, чем займется в оставшуюся часть дня. Хайден большой специалист по таким вот неопределенным формулировкам.

— Твоя последняя идея, — говорит Кейт, снова обращаясь к Джулии, — твоя, так сказать, последняя молитва, последняя Ave Maria, заключалась в том, чтобы нажать на меня. Но это ничего тебе не дало. Потому что мы тут же оборвали все связи с вами. И у вас больше не было доступа к своему подозреваемому. Ваше расследование оказалось в явном тупике. Игра закончилась. А тут еще весь город, казалось, обратился против вас, подверг вас остракизму.

— Я как раз собиралась спросить тебя, — говорит Джулия. — Кому и что ты сказала?

— Эмбер Мандельбаум, эта еврейская супермамочка, сплетница, умеющая жалить не хуже овода. Я сказала ей, что Джулия — моя лучшая подруга! — попыталась запрыгнуть в постель к моему мужу. Сука такая! И понятное дело, все дружеские отношения у нас закончились.