Пока Амайя говорила, Флора пожирала ее взглядом, а ее губы застыли в таком жестком оскале, что скорее напоминали прорезь, сделанную топором.

— Нам тоже повезло, — продолжала Амайя. — Мою мать по распоряжению суда поместили в психиатрическую клинику, а иск был предъявлен больнице за то, что она не предвидела опасность, которую представляла пациентка с психиатрическим диагнозом.

Она посмотрела Флоре в глаза.

— Я ничего не могла поделать, на этой стадии никто из нас ничего не мог сделать. Все решал судья.

— И ты была согласна с этим решением, — отрывисто бросила Флора.

— Флора, — снова заговорила Амайя, вооружившись терпением. — Мне было очень мучительно это признать, и я долго не решалась это сделать, но ама хочет меня убить.

— О, ты сошла с ума! Но кроме этого, ты еще и очень плохая и злобная.

— Ама хочет меня убить, — повторила Амайя, как будто это могло защитить ее от этого зла.

Джеймс положил руку ей на плечо.

— Дорогая, ты не должна так говорить. Это случилось очень давно, но сейчас тебе ничто не угрожает.

— Она меня ненавидит, — прошептала Амайя, как будто не слыша его.

— Это был несчастный случай, — с мрачным видом повторила Флора.

— Нет, Флора, это не был несчастный случай. Она хотела меня убить и остановилась только потому, что думала, что ей это удалось. А когда она решила, что я мертва, она похоронила меня в чане с мукой.

Флора вскочила на ноги, зацепившись бедром о стол, отчего посуда зазвенела.

— Будь ты проклята, Амайя! Будь ты проклята на всю жизнь, до конца своих дней.

— Не думаю, что вся моя жизнь будет сильно отличаться от того, что она представляет собой сейчас, — устало ответила Амайя.

Флора схватила сумку, висевшую на спинке стула, и выбежала из дома, громко хлопнув дверью. Пробормотав какие-то извинения, явно растерянный Виктор вышел за ней. Когда они ушли, все долго молчали, не решаясь произнести хоть слово и тем самым нарушить напряжение, возникшее после так неожиданно обрушившейся на них бури. Первым заговорил Джеймс, решивший привнести во все это толику здравого смысла. Он обнял жену.

— Я должен быть очень зол на тебя за то, что ты не рассказала мне все этого раньше. Ты же знаешь, Амайя, что я тебя люблю, и ничто не в силах этого изменить. Поэтому мне трудно понять, почему ты мне не доверилась. Я знаю, что все это очень болезненно для вас всех, и особенно для тебя, Амайя. Но ты только представь себе: за последние дни я получил больше информации о твоей семье, чем за последние пять лет.