В комнате было трое. На железной, по-армейски идеально застеленной, аскетической кровати лежал человек в гусарском мундире. Крови не было. По крайней мере, того количества крови, которое бывает, когда кто-нибудь стреляет себе в голову. В комнате убрали, и убрали хорошо. Пистолет лежал рядом на тумбочке. Уже без обоймы. Возле кровати в удобных кресла сидели двое крепких парней. Одному на вид было лет тридцать, другому около сорока пяти. Они курили папиросы, набитые дорогим табаком, который любил курить покойный. Трубки, а у него была большая коллекция трубок, они взять постеснялись. Табак… Он всегда угощал табаком. Сидящие не обратили на вошедшего никакого внимания.
– Что за чёрт! Какого…! Вас зачем сюда прислали?!
– Он застрелился, – ответил тот, кому было около сорока пяти.
– Что значит застрелился?! Что происходит?! Почему он в этом дурацком наряде?! Вы что себе позволяете?! – Александр Сергеевич сорвался на крик.
Больше всего на свете он терпеть не мог, когда кто-то манкировал своими обязанностями, особенно в условиях ЧП. Здесь же вместо того, чтобы… устроили уборку с отпеванием. Кретины!
– Это я ему позвонил, – сказал после паузы тот, кому около сорока пяти.
– Славненько. Подставить под удар всю операцию.
– У нас есть договорённость. Негласная традиция. Вам этого не понять…
– Традиция?! А если б он вместо того, чтобы пустить себе пулю в голову…
– Он человек чести.
– Ну да, старая гвардия и всё такое. Хорошо. Это ещё понять можно. Но какого хрена вы тут расселись?!
– Пусть лучше это будут ваши люди.
– Что за, мать вашу, сентиментальность?!
– Мы с ним воевали ещё под Ватерлоо.
Ну да. Они тут все графья Монтекристо, а он… Вот бы этих графьев да к стенке, а ещё лучше в кабинет, на Лубянку, в году так…
– Убирайтесь.
Когда за ними закрылась дверь, он достал мобильный телефон:
– Можно начинать.
Через несколько минут дом наполнился людьми. Выносили всё, что могло напомнить о бывшем хозяине. Сначала вынесли и погрузили в фуры вещи и мебель. Кровать вместе с покойным тоже оказалась в одной из машин.
– Это тебе будет хорошим саркофагом, – сказал Александр Сергеевич, провожая покойника.