Светлый фон

 

Грызя ногти, Марченко размышлял, не стоит ли ему поехать в Архангельское проверить готовность самому.

— Никаких следов банды Раджабова? Никаких передвижений по лесу? — кричал он в коридоре морга неведомо кому.

Уже в третий раз с тех пор, как в шесть утра Поляков влетел в расположение морга, его допрашивал Марченко.

— Нет никаких вестей, Виктор Петрович, ни плохих, ни хороших. Наша радиостанция работает с перебоями. Телефонные линии молчат. Я не говорил с Барсуком уже девять часов.

Проверив часы, Марченко посмотрел на тяжелое серое небо.

— Уже четырнадцать. Сумерки наступят быстро. Если правы мои источники, атака начнется в девятнадцать. Узбеки, похоже, оставляют себе немного времени, чтобы занять позиции. Ты согласен со мной, Олег Иванович?

Поляков кивнул в сторону телефонов.

— Как насчет ваших контактов с милицией? Связывались с ними? Если бы люди Раджабова начали передвижение, наверняка милицейские посты и патрули засекли бы необычную активность на дорогах вокруг Архангельского. — Поляков старался навести Марченко на мысль о жене, чувствуя, что генерал об этом не думает.

Марченко отмолчался.

— А что будет с вашей женой? Я пытался убедить ее. То же делал Барсук. Но она будто находится на другой планете. Вы должны заставить ее уехать оттуда, — настаивал Поляков. — Попытайтесь связаться по радио. Попробуйте еще раз.

— Слишком поздно.

Казалось, Марченко знать ничего не хочет.

— Я пытался уговорить ее поехать со мной в Москву. — Поляков хотел как-то оправдаться. Марченко чуть не рассмеялся, когда представил себе, как Таня трясется по замерзшей, в колдобинах дороге в мотоциклетной коляске рядом с Поляковым.

Нет, ее мир — Архангельское, и только. Она не имеет представления, как быстро меняется жизнь в эти дни.

На мгновение Марченко почувствовал страх за судьбу жены. Теперь он с горечью говорил о женщине, которая однажды чуть не погубила его карьеру в КГБ, когда отказалась поехать с ним по его назначению в Токио, двадцать лет назад.

— Если вы не уберете ее с дачи, она может погибнуть в перестрелке, — твердил Поляков.

Марченко выслушал, потом буркнул:

— Не тратьте на это усилия. Она вроде блаженненькой.

«Братство» означало нечто большее, чем Таня.