По крайней мере на ту сторону, где они стоят.

С противоположной стороны открывается одна-единственная дверца. Чья-то рука выбрасывает на пути чемодан и пиджак, затем появляется мужчина.

Ему лет тридцать, и у него вид затравленного зверя. Это Тони Кардо.

Едва он успевает спрыгнуть на насыпь и нагнуться, чтобы поднять чемодан, как перед его глазами со щелчком выскакивает лезвие ножа.

Тут оказывается еще двое цыган. Тот, у которого в руке нож, одет побогаче: штаны из черного бархата, расшитый жилет, в ухе золотое кольцо. Второй держит руку на кармане заношенной куртки. Нетрудно догадаться, что сквозь ткань он наставляет на Тони револьвер.

Цыган с ножом спрашивает — Антуан Кардо?

Тот мотает головой — впрочем, недостаточно убедительно.

Кончиком лезвия цыган приоткрывает у Тони рубашку грудь забинтована, на повязке пятно высохшей крови.

— Наши нью-йоркские братья сработали неудачно. Но здесь завершается твой долгий путь, Тони.

— Выслушайте меня. Это был несчастный случай! Это признал даже суд!

— У нас разные законы, Тони. Мужайся, пошли.

Тони инстинктивно пятится, но его придерживает другой цыган. Те трое, что были с другой стороны, стоят теперь здесь, у головы поезда. За ними, на насыпи, огромный лимузин. На дверце у него нарисована стилизованная желто-розовая маргаритка.

— Пошли. Не вынуждай меня делать это здесь, — повторяет цыган с ножом.

Тони порывается подобрать с земли чемодан и пиджак, но цыган останавливает его.

— Вещи тебе больше не понадобятся.

Стиснутый с боков стражами, Тони шагает к голове поезда.

В эту минуту состав трогается. В окнах проплывают лица ни о чем не подозревающих пассажиров.

Дверь, из которой спускался Тони, по-прежнему открытая, поравнялась с ним. Неожиданно для цыган он вырывается и запрыгивает в вагон.

Пересечь тамбур, рвануть на себя противоположную дверь и выскочить из нее — все это заняло считанные секунды Тони кубарем скатывается по насыпи и в траве вскакивает на ноги.

Вокруг, насколько хватает глаз, простираются поля и леса.