Несколько дней я лечил себя опиумом, но затем Дикон заметил, что я болен, и отправил меня к доктору Пасангу. Высокий шерпа кивнул, когда я, смущаясь, признался в проблемах с кишечником, а затем сказал, что опиум, возможно, немного помогает при дизентерии, но побочный эффект от ежевечерней дозы может быть хуже самой болезни. Он дал мне бутылочку какого-то сладкого лекарства, которое за один день привело в порядок мой кишечник.

Поначалу я шел впереди своего белого пони и тащил в рюкзаке около 70 фунтов снаряжения, но Реджи убедила меня ехать верхом, а большую часть груза переложить на мулов.

— Вам понадобятся силы для Эвереста, — сказала она, и я вскоре убедился, что леди права.

Ослабленный дизентерией, от которой только-только начал оправляться, я привык к тому, что наша экспедиция останавливалась ранним вечером, и наши палатки Уимпера и большая брезентовая палатка для приготовления пищи уже установлены, спальные мешки разложены. Я также привык, что утром меня будит тихий голос: «Доброе утро, сахибы», — это Бабу Рита и Норбу Чеди приносят нам кофе. В соседней палатке пьет кофе Дикон, а Реджи, которая всегда встает раньше нас и успевает полностью одеться, вместе с Пасангом сидит у костра и завтракает чаем с оладьями.

И только когда мы поднялись на 14 500-футовый перевал Джелеп Ла, я понял, как ослабила меня болезнь в Сиккиме. Несколько лет назад в Колорадо я со своими друзьями альпинистами из Гарварда едва ли не бегом поднялся на Лонг-Пик высотой больше 14 000 футов и прекрасно себя чувствовал на ее широкой вершине, так что мог без труда сделать стойку на руках. Но когда я карабкался по напоминавшей американские горки тропе, а затем по мокрым и скользким камням — что-то вроде естественной лестницы — к вершине Джелеп Ла, то обнаружил, что после каждых трех шагов останавливаюсь и ловлю ртом воздух, опираясь на свой длинный ледоруб. Затем еще три шага. И это плохой признак — высшая точка перевала находится на высоте вдвое меньшей, чем вершина Эвереста.

Я вижу, что Жан-Клод дышит немного тяжелее и движется немного медленнее, чем обычно, хотя он покорил не одну вершину высотой 14 000 футов. Из нас троих только Дикон, похоже, уже привык к высоте, однако я заметил, что и ему тяжеловато выдерживать быстрый темп ходьбы и восхождения, заданный Реджи.

Мы добрались до Ятунга в Тибете — разница между Тибетом и Сиккимом просто поразительная. В верхней точке перевала Джелеп Ла нас засыпало снегом, и метель с сильным западным ветром сопровождала нас и после того, как мы вышли на сухую высокогорную тибетскую равнину. После буйства красок в джунглях Сиккима — все мыслимые оттенки розового и кремового, а также цвета, названий которым я не мог подобрать, но которые Реджи и Дикон назвали розовато-лиловым и светло-вишневым, — мы оказались в почти черно-белом мире. Серые облака у нас над головой, серые камни вокруг, и только красноватая тибетская почва добавляла немного краски в эту бесцветную картину. Вскоре наши лица покраснели от кружившейся в воздухе пыли, а когда от холодного ветра у меня стали слезиться глаза — до того, как я понял, что нужно надевать очки даже на этой относительно небольшой высоте, — покрытые коркой грязи щеки прочертили кроваво-красные бороздки.