Здесь также есть грязь и мусор от трех предыдущих британских экспедиций: обрывки брезента от палаток и сломанные шесты, использованные кислородные баллоны и рамы от них, низкие каменные стены, которые ветру удалось повалить в некоторых местах, груды из сотен еще не успевших проржаветь консервных банок, часть из которых еще заполнена гниющими несъеденными деликатесами предыдущей экспедиции, а слева от лагеря, вдоль цепочки камней, — отхожее место.

Не способствовала хорошему настроению и расположенная к югу от замусоренного лагеря Мэллори высокая пирамида из камней, которую предыдущая экспедиция насыпала в память о погибших на горе. На самом верхнем камне виднелась надпись: «В ПАМЯТЬ О ТРЕХ ЭКСПЕДИЦИЯХ НА ЭВЕРЕСТ», — а ниже, на другом камне — «1921 КЕЛЛАС», в память о враче, умершем во время подготовительной экспедиции 1921 года, участником которой был Дикон. Еще ниже были написаны имена Мэллори и Ирвина, а также имена семерых шерпов, которые погибли под лавиной в 1922 году. У меня такое чувство, что мемориальная пирамида из камней превращает весь базовый лагерь в кладбище.

Но больше всего угнетает сама громада горы Эверест, такой не похожей на Маттерхорн, — хотя до нее еще двенадцать миль по продуваемой ветрами ледниковой долине. Мы видим ее освещенные заходящим солнцем западные склоны и гребни в просвете между снегами и почти сплошным облачным покровом, но даже на таком расстоянии гора кажется уродливой и слишком большой. Это не отдельная гора, как Монблан или Маттерхорн, а скорее громадный клык, выступающий над невообразимым барьером гигантских зубов. Туманный шлейф от вершины и гребней теперь простирается на восток до самого горизонта, над соседней горой Келлас и более высокими — тоже слишком большими, слишком высокими, слишком крутыми, слишком массивными, слишком далекими — вершинами Гималаев, похожими на стену, которую построили боги, чтобы преградить нам путь.

Я чувствую, что Дикон недоволен, что приходится разбивать лагерь на этом месте, но в этот долгий день шерпы не в состоянии идти дальше. Дикон всегда хотел поставить наш первый лагерь в трех милях дальше по долине, где раньше был первый лагерь, или передовой базовый лагерь. Однако наша база уже находится на высоте 16 500 футов — более чем в 12 500 футов ниже неприступной вершины Эвереста, но достаточно высоко, чтобы мы все задыхались под 60-фунтовым грузом. Судя по словам Дикона и Реджи, первый лагерь располагается на высоте 17 800 футов и — несмотря на утверждения, что он самый солнечный из всех лагерей на Эвересте, — зачастую открыт ветрам, дующим с северного склона горы и обрушивающимся на ледник. Там, наверху, больше льда, чем моренных камней, и доктор Пасанг заметил, что дополнительные 1300 футов затруднят нам восстановление после высотной болезни. В течение пяти недель, когда мы вечерами сидели у костра, Реджи убедительно доказывала, что первую линию палаток нужно установить именно здесь — куда можно отступить, если нас настигнет горная болезнь, — и Дикон, похоже, больше не собирается возражать. Он планирует сложить все альпинистское снаряжение во втором лагере, в шести милях от базы.