Теперь предстоял «широкий шаг» на снежное поле, которое я видел снизу и решил, что буду думать о нем тогда, когда поднимусь сюда.

И вот я здесь. Тут не было ничего, во что можно упереть «кошки» или руки, чтобы сделать шаг шириной четыре фута, или даже больше, на крутую, наклонную плиту, покрытую снегом. (На ней не просматривалось ни одного горизонтального участка, заслуживающего названия карниза.)

Смерть при таком восхождении может настигнуть мгновенно, как только ты останавливаешься, чтобы подумать. Иногда нужно просто довериться инстинкту, опыту и краткому преимуществу, которое адреналин дает над рациональным мышлением.

Зная, что Дикон не сможет меня удержать во время этого гигантского шага — скорее, прыжка, — и видя 8000-футовую пропасть, которая будет у меня под ногами, я на долю секунды пожалел, что привязан к страховочной веревке даже на этой нижней, «легкой» части маршрута. Я действительно, на самом деле, не хотел утащить за собой Дикона, если сорвусь и полечу навстречу смерти.

Я упал животом на скользкий снег. Наклонная «полка» уже несколько часов находилась под прямыми солнечными лучами, и снег местами стал мокрым и скользким. Мои пальцы зарывались в рыхлую массу, не находя опоры. Я начал сползать назад и вправо, прямо к обрыву.

Затем передние зубья «кошек» на моих болтающихся ногах нашли какую-то опору в покрывавшем каменную плиту слое снега толщиной от шести до восьми дюймов. Мое скольжение замедлилось, затем остановилось. Медленно — зубья «кошек» были моим единственным реальным контактом со снегом, не говоря уже о недоступной скале под ним, — я сумел дюйм за дюймом сместить тело влево и вверх. В конце концов, несмотря на крутой наклон плиты и пропасть под ногами, встал и, чтобы не потерять равновесие, ухватился за скалу сверху.

Затем я двинулся к дальней слева — северной — стороне этой конической снежной полки, нашел угол, где можно вытоптать крошечную площадку в снегу, на которой поместятся ноги, накинул веревку на единственную скальную точку опоры, которую смог найти — трехдюймовый торчащий вверх тонкий выступ на уровне моего носа, но по размерам меньше его, — отмотал веревку, выбрал слабину, перекинул через плечо, как делал это тысячи раз, и крикнул:

— Страхую!

— Пошел! — ответил Дикон и, иногда используя натянутую веревку, чтобы не опрокинуться назад, начал карабкаться ко мне в стиле Мэллори, словно механический паук.

Через несколько минут он уже стоял рядом со мной. Я знал, что пора начинать дальнейший подъем — мы были в тени, и я замерзал без пуховика, теплых брюк и варежек, дрожа всем телом (возможно, не только от холода, но и от адреналина). Поэтому я поднялся на несколько футов по щели между плитами и освободил Дикону место на горизонтальной площадке площадью в один квадратный фут, которую я соорудил в углу из снега. (С точки зрения скалолаза, такие щели неудобны, поскольку они слишком широки для ладони или кулака, чтобы те могли найти там надежную опору, не говоря уже о крюке, чтобы его вбить — если вы принадлежите к числу немецких «жестянщиков», которые используют крюки, — но в то же время слишком узкие, чтобы втиснуть туда тело. В сущности, такие трещины бесполезны, разве что служат мусорным ведром, куда бросают бутылки и все остальное.) Теперь я просунул ногу в щель; вдавленные в известняк зубья «кошек» и две вытянутые руки удерживали меня на несколько футов выше макушки Дикона в том месте, где сходились две скалы. Такое положение отнимало много сил на любой высоте, и я понимал, что здесь не продержусь больше минуты.