— Потому что если Бога нет, то все можно.
— Но если Бог есть, то тоже все можно, только именем Его, не правда ли? — негромко произнесла Виктория.
Мужчина промолчал.
— Вашему библейскому Богу нужно только, чтобы его почитали. В противном случае Он посылает чуму на народы, ангелов, истребляющих младенцев, сжигает города и натравливает медведей на детей, осмелившихся посмеяться над Его пророками. Он требует уважения к Себе, но Ему и дела нет до человека. Только сейчас другие времена. И никакими пытками, кострами, никакой инквизицией человека уже не загнать в рабство древних догматов. Люди хотят быть свободными и счастливыми. Сами выбирать, во что верить, чем заниматься и как жить. Власть переменилась. Партия сыграна. Так что, если увидите своего Бога, скажите Ему, что пора сдаваться.
— Так я и сделаю, — сказал мужчина. — А потом вернусь и передам Вам Его ответ.
Он резко развернулся и вышел из кафе. Виктория проводила его взглядом, улыбнулась и повернулась к залу:
— Кто-то еще желает поговорить о религии?
Глава 23
Глава 23
Валерия свернула с проспекта на узкую боковую дорожку из треснувших плиток и поежилась, плотнее стянув ворот пальто озябшей рукой. Ночь была влажной и теплой, но промозглая хмарь, оседающая с мертвого неба, холодила, как испарина страха. Разбуженная бесцеремонной весной сырая земля дышала тяжело и тревожно. Все вокруг неподвижно застыло в призрачной мгле, размывающей грань света и тени: маслянисто блестящая черная гладь Малой Невки, расплывающиеся рыжим светом огни, даже машины и редкие пешеходы не двигались, а будто возникали на миг, замирали картинкой из волшебного фонаря, и снова исчезали во мраке. Во тьме дремучего парка на другом берегу смутно белели размытые силуэты заброшенных особняков, привидения прошлых столетий, что явились в ночи и в тумане, чтоб наутро исчезнуть бесследно. Завтра посмотришь: там стройки, парковки или заборы, ограждающие заросшие пустыри, а сегодня тянутся к небу белесыми пальцами колоннад скелеты дворцов, укутанные в серый саван забвенья.
Пахло мокрым подвалом, талой водой, обреченностью и одиночеством.
Валерия шла, осторожно ступая по битым плиткам, сквозь щели в которых выплескивалась жидкая грязь. Слева безмолвной громадой возвышалась, источая угрозу и сумрак, заброшенная больница. Черные окна тускло блестели в оранжевых и голубых отсветах ночи. Три этажа, погруженные в холод и непроницаемый мрак. Исходящая от здания сила ощущалась физически, и Валерия знала, что никто, единожды ощутив мощь этого темного зова, не устоит перед искушением прийти сюда вновь.