– Я проснулся, – простонал Джеф.

Ребра болели после пинка тяжелым ботинком Купера, но это было чепухой по сравнению с разрывавшей голову болью, словно мозг распух до таких катастрофических размеров, что вот-вот разорвет череп. Он инстинктивно попытался коснуться раны и только сейчас понял, что руки связаны. Руки и ноги.

Он был одет, но не в свою одежду. Во что-то тонкое и свободное вроде больничной сорочки. На глазах была повязка из более толстой и грубой ткани. Возможно, из бинта.

– Мне нужен доктор, – прохрипел Джеф. – Где мы?

Еще пинок, на этот раз в ключицу. Боль была мучительной. Джеф не понял, почему не потерял сознания.

– Я задал вопрос! – заносчиво взвизгнул Купер. – Господь исцелит твою боль. Только Господь может помочь тебе сейчас!

Если только Господь олицетворяет собой экстренную черепно-мозговую хирургию или обладает способностью убедить спятившего психопата освободить несчастного пленника и пойти в ближайшую психушку.

Он вспомнил пословицу, которую любил повторять дядя Уилли: «Господь помогает тем, кто помогает себе сам».

Наконец-то включились его инстинкты выживания.

Сначала предстояло понять, где он находится. Судя по гулкости голоса Купера, они в каком-то очень большом здании с высокими потолками, где гуляют сквозняки. Церковь? Нет. В церквях обычно стоит запах, которого здесь нет.

Сарай? Более вероятно. Когда Купер не распространялся о Боге и не пинал своего пленника, как собаку, тишина была абсолютной. Ни звуков уличного движения, ни постороннего шума. Ни даже пения птиц. Только окутывающее одеяло беззвучного покоя.

Итак, они в сарае, где-то в сельской местности.

Очень холодно: значит, сейчас ночь. Возможно, они находятся не дальше юга Испании. Но тут он вспомнил самолет. Они куда-то летели. И что-то еще. Машина?!

Сколько он провалялся без сознания? Часы? Дни?

Они могут быть где угодно.

Джеф попытался мыслить логически. Последнее, что он помнило, это… Но боль в голове и теле не давала сосредоточиться больше чем на несколько секунд. Мысли и образы были хаотическими. Он помнил церковь в Севилье. Запах благовоний, прекрасный алтарь.

Что потом?

Самолет. Холодный металл. Трейси. Его мать.

Было так трудно отделить действительность от воображения.

Мать Джефа мертва вот уже двадцать пять лет, но ее голос, ее вопли казались такими реальными. Он ощутил подступавшие к глазам слезы.