Я мягко отстранилась от Марианны.

— Ты для нее — только еда. — Я медленно отползла от нее.

Марианна только смотрела на меня, стоя на коленях в листве в белом платье. Она на этой поляне была единственной, кто не казался просто тенью. Вся эта белизна отражала лунный свет и светилась в нем. Она походила на мишень.

Я встала, дыхание вырывалось неровными вздохами. Я чувствовала, как сердце мячиком прыгает в горле, мне казалось, я могла бы взять его и поиграть с ним. Я оглядела поляну, в отчаянии ища выход. Хоть что-то, что удовлетворило бы Райну, но с чем я могла бы жить.

Зейн смотрел на меня, не отрывая взгляда. Райна хотела его. Но то, чего она хотела, имело очень мало общего с сексом. Я пошла к нему. Он стоял на коленях в листве, глядя на меня большими глазами, серебрящимися в лунном свете.

Я упала перед ним на колени и сорвала повязку с его плеча. Он издал тихий болезненный звук, и Райне это понравилось. Проблема была в том, что мунин должен был быть под достаточным контролем, чтобы я по своей воле могла сделать то, что он хочет. Предоставить ей больше власти казалось плохой идеей. Но она хотела приникнуть ртом к ране на его плече, а я не могла сделать это сознательно. Во мне все же было маловато Райны, чтобы запустить язык в открытую рану.

Я отползла от Зейна и поискала Джейсона. Пристально вгляделась в него. Когда мунин овладевал мной, он был для меня почти безопасен. Мунину он нравился, и я его не боялась.

Я подошла к нему, стала на четвереньки в опавшие листья, зная, что если я коснусь его, все еще сопротивляясь мунину, мы испытаем еще одну вспышку кошмара. Если я иду к нему, то для чего-то реального. Мне нужно хотеть поддаться, хотя бы немного.

Его губы почти совсем выздоровели. Опухоль на глазу спала. Кровь или мунин — но это действительно работало. Он исцелялся. Я знала, что мунин можно использовать для исцеления ликантропов. У меня это даже как-то получилось, но не таким способом. Именно тогда Райна явилась в первый раз, и я не поняла, во что я влипла. Теперь я знала, боялась и ненавидела это. Райна считала это восхитительным — что мертвая она пугает меня больше, чем это удавалось ей при жизни.

Как теплую струю в теле, я чувствовала ее радость. У меня в голове раздавалось эхо ее смеха, и от этого по рукам бежали мурашки. Одержимость кем угодно меня пугала. Быть одержимой социопаткой, садомазохисткой и нимфоманкой, которую я собственноручно убила, было слишком страшно и казалось слишком большой насмешкой, чтобы выразить это словами.

Джейсон лежал в листве, на спине. Подползая к нему на четвереньках, я очень старалась его не коснуться. Я встала над ним, расставив коленки и руки как можно шире, чтобы мы случайно не притронулись друг к другу, и посмотрела вниз, на него.