— Будет лучше, — кивнула она.

Вернувшись, я переоделась в такой же хлопчатобумажный вязаный топ с большим вырезом, но ярко-фиолетового цвета. И должна была признать, что фиолетовый смотрелся поспокойнее. Я оставила наплечную кобуру, а файрстар переложила в небольшую кобуру на спину. Теоретически я могла выхватить его и оттуда, но это была моя не самая любимая позиция. Единственная нашедшаяся рубашка, которая одновременно подходила бы к фиолетовому и прикрывала бы пистолеты, была тонкой, черной, но из нейлона. Последнее наполовину обесценивало преимущества от хлопчатобумажного топа, но нужно было признать, что так все смотрелось лучше. Одежда оставалась черной и не очень-то веселенькой, но выглядела не так агрессивно. И пистолетов было не видно. В таком виде можно было зайти в любой магазин страны и не вызвать повышенного интереса к собственной персоне. Конечно, если двигаться довольно быстро, рубашку отдувало назад, но я, знаете ли, не планировала заниматься бегом трусцой.

Во второй раз открыв дверь, я спросила:

— Лучше?

Улыбнувшись, Шерри кивнула.

— Намного лучше. Спасибо, что прислушалась ко мне. Я знаю, что это не лучший из твоих талантов.

— Я не собираюсь втягивать стаю Ричарда в войну только потому, что не могу немного сбавить обороты.

Ее улыбка расцвела в нечто нежное и почти грела душу.

— Ты хорошая лупа, Анита, и хорошая Нимир-ра. А для человека — так безусловно само совершенство.

— Ага, только от того, что я человек, пока никуда не денешься.

Она тронула меня за плечо.

— Но мы не ставим это тебе в вину.

Я внимательно посмотрела на нее, пытаясь определить, не шутит ли она, но сказать наверняка было трудно.

— Думаю, Роксана ставит.

Шерри кивнула.

— Возможно. Они ждут тебя на кухне.

Кухня была отделана черной и белой плиткой с трещинками кое-где в самых используемых местах, зато пол, вплоть до самого последнего дюйма, блистал чистотой. В рассеянном свете из окон плитка мягко поблескивала. Как и в отведенной Натаниелю спальне, здесь солнце светило по утрам, а не после обеда. Роксана сидела спиной к двери. Ее колени касались края белой скатерти. То, как она держалась, и ее неестественность прямо сказали мне, что она знает о моем присутствии, но намеренно не оборачивается.

Напротив нее сидела Марианна, перед которой стояла фарфоровая чайная чашка и блюдце. Она посмотрела на меня так, будто пыталась сказать мне что-то глазами, но я не поняла, что это за «что-то».

В углу рядом с буфетом, заполненным таким же, как чашка, фарфором, стоял Роланд. Он сложил руки на груди и вообще смотрелся очень по-телохранительски.