— Ерунда, один только Сэм был с ним, — сердито бросил Барби.

— Так и есть, — подтвердил Гленн кивком своей красивой головы, как бы говоря: «Я так и знал». — Сознательно вы можете отрицать мысль о Сэме Квейне как об убийце, и даже в вашем отрицании есть определенное значение: оно свидетельствует, что бессознательно вы, возможно, хотите, чтобы Сэм Квейн был казнен за убийство.

Барби сжал тощий волосатый кулак.

— Я не могу согласиться с этим, — захрипел он. — Это… это какая-то чертовщина!

Он подался вперед, не в силах продолжать.

— Это безумие. Я говорю вам, доктор, Сэм и Нора Квейн — мои лучшие и давнишние друзья.

— Оба? — тихо спросил Гленн.

Барби опять сжал потные руки.

— Замолчите! — прокаркал он. — Вы, вы не можете так со мной разговаривать!

Гленн поспешно отступил в освещенный дверной проем.

— Это только предположение, мистер Барби. — Он обезоруживающе улыбнулся и снова кивнул. — Ваша стремительная реакция подсказывает мне, что это очень болезненная тема, но я не вижу необходимости вдаваться сейчас в ее обсуждение. Что, если забыть на время все наши проблемы и немного поспать?

Барби вздохнул и сунул руки в отвисающие карманы красного больничного халата.

— О'кей, доктор, — устало согласился он. — Простите, что потревожил вас. — Он повернулся, чтобы уйти, но внезапно переменил намерение. Подойдя к Гленну, он тихо дрожащим голосом добавил: — Вы решительно не правы, доктор Гленн. Женщина, которую я люблю, — Эйприл Белл.

Гленн, сардонически улыбнувшись, закрыл дверь.

Барби медленно пошел обратно в морозную звездную ночь к темному массиву зданий, где светились тусклым светом лишь два три окна.

Ему казалось странным двигаться на двух ногах, воспринимая скудным зрением человека только бесформенные очертания предметов, не чувствуя всех запахов и звуков, знакомых ему по снам.

Он заметил, что собаки перестали яростно лаять. Остановившись, чтобы послушать, не кричит ли Ровена Мондрик, Барби напряженно всматривался туда, где находилась палата для беспокойных больных. Засветились новые окна, и он подумал, не происходит ли в палате чего-нибудь еще. Однако тех безнадежных криков уже не было слышно.

Чувствуя себя неуютно, он продолжал брести к флигелю. Гленн дурак, а может, и хуже. Ни один честный психиатр не был бы столь несдержан на язык. Это было правдой, надо сознаться, что когда-то он любил Нору, еще до того, как она вышла замуж за Сэма. Может быть, он навещал ее чаще, чем следовало бы, во время отъездов Сэма. Однако возмутительное заключение Гленна абсурдно. Не было ничего такого, чего бы Сэм не должен знать, как не было разумной причины желать Сэму зла.