— Этим занимаются в юридическом отделе.

— Понятно. Вправе ли мы тогда утверждать, что в текст полиса внесли изменения вскоре после того, как был подан данный судебный иск?

Кили изучающе смотрит на меня, затем отвечает:

— Нет. Текст, наверное, изменили до того, как был подан этот иск.

— Может быть, его изменили в августе 1991 года, после поступления заявления на выплату страховой премии?

— Не знаю.

Ответ его сразу вызывает подозрения. Либо Кили плохо разбирается в делах собственной компании, либо пытается водить присутствующих за нос. Лично меня это не заботит. Я добился желаемого. Я могу доказать присяжным: исправление текста полиса неопровержимо свидетельствует о том, что в деле Блейков операция по трансплантации костного мозга подлежала оплате.

«Прекраснодаровцам» остается винить только самих себя.

Мне осталось уладить с Кили один вопрос.

— Скажите, вы располагаете копией заявления, которое подписала Джеки Леманчик в день увольнения?

— Нет.

— А вы его видели?

— Нет.

— А вы дали свое согласие на выплату Джеки Леманчик десяти тысяч долларов в порядке отступного?

— Нет. Она солгала.

— Солгала?

— Именно.

— А как насчет Эверетта Лафкина? Он тоже солгал присяжным по поводу руководства для служащих своего отдела?

Кили уже открывает было рот, чтобы ответить, но в последний миг спохватывается. Крыть ему нечем. Присяжные прекрасно понимают, что Лафкин врал напропалую, поэтому разуверять их в этом Кили бессмысленно. Но и признать, что один из его вице-президентов врал под присягой, ему вовсе не улыбается.

А ведь я не готовил этот вопрос заранее, просто так уж вдруг язык повернулся.