— Кое-что пойму, возможно.

— Сульты были богачами. Когда-то самыми богатыми на юге Франции. Но война, затем конфискация, разграбление их имения… Мадам Сульт все еще оставалась богатой, и она боготворила детей. К несчастью, дети оставались одни в этом доме на отшибе в Шеноне, когда она уехала в Париж. И затем случилось это несчастье. Пожар и смерть ребенка, и ожоги Анри.

— И что же они попросили вас сделать?

Он расправил плечи и вздернул подбородок, явно не собираясь признавать свою вину.

— Сами можете догадаться, месье. Кого-то сожгли во время той трагедии в лесу. Богатые дети, один из них был уже полоумным, и он тоже жестоко пострадал. Мадам пришла ко мне. Она пришла ко мне, — повторил он.

— И сделала вам выгодное предложение?

Он пожал плечами:

— Можно сказать и так, если вам угодно.

Я обвел глазами кабинет Раймона: медицинские книги, кофеварка и стол, бесконечные записи для монографии, которая никогда не будет написана. У меня возникло паническое ощущение, что они могут снова исчезнуть, дети и Эмма. Раствориться в ночи. А они так мне нужны.

— И вы приняли предложение?

Ле Брев наклонил голову:

— Если вам так угодно. Ради спокойствия матери.

— И ради себя.

— Иногда, месье, жизни людей пересекаются. Как ваша и Эстель Деверо. Как вы думаете, что могла сделать мадам Сульт с сыном, настолько обезображенным, и с обоими детьми, подозреваемыми в убийстве?

— Убийстве?

— Тот маленький мальчик был привязан, месье. Его схватили и привязали. Дети Сультов были садистами.

От этого откровения мне стало еще хуже. Я вспомнил загорелое тело Эстель, игры, в которые она предлагала поиграть. И Ле Брев оказался одним из тех, кто прикрывал преступление.

— Это позволило Эстель жить нормальной жизнью, а Анри скрываться.

— А вам и вашему другу Элореану жить-поживать в роскоши?

Лицо Ле Брева оставалось бесстрастным.