— Знаю.

— А если у меня не сложится впечатления о том, что он был невменяем в тот момент, когда открыл стрельбу?

— В таком случае тебе не придется давать показания в суде, ты не увидишь в газетах ни своего снимка, ни имени, и телевизионщики не будут брать у тебя интервью.

Долгую паузу Люсьен заполнил большим глотком из своего стакана.

— Делай то, что я тебе говорю. Расспроси его, испиши кучу листков бумаги. Задавай ему дурацкие вопросы. Ты и сам знаешь, что нужно. А потом скажи: да, он был невменяемым.

— Особой уверенности я не чувствую. Это и в прошлом не очень-то получалось.

— Послушай, ты же врач, нет? Так и веди себя соответственно — будь тщеславным, самоуверенным и высокомерным. Действуй так, как и должен. Выскажи им свое мнение, и пусть только кто-нибудь позволит себе усомниться в нем.

— Не знаю. В прошлом это давало осечки.

— Делай, как я говорю.

— Раньше я так и делал, а те оба и сейчас еще в Парчмэне.

— Они были безнадежны. Хейли — совсем другое дело.

— У него есть шансы?

— Некоторые.

— Мне показалось, ты сказал: «…совсем другое дело».

— Он порядочный человек, у которого были веские причины на то, чтобы убить.

— Тогда почему у него всего лишь «некоторые шансы»?

— Закон утверждает, что причины эти недостаточно серьезны.

— Закону виднее.

— К тому же он — черномазый, и это в белом округе. А к ханжам у меня нет никакого доверия.

— А если бы он был белым?