— Что это за оранжевая дрянь размазана у нее по лицу? — спросил Тим Нанли, кивая на репортершу, сидящую за столиком у окна.

Набив рот едой, Джек Джоунз поднял голову.

— По-моему, они пользуются этой гадостью при съемках. Тогда на экране телевизора лицо ее будет выглядеть белым.

— Да оно и так белое.

— А на экране оно белым не будет, пока его не вымажешь оранжевым.

Нанли это не убедило.

— Чем же тогда должны пользоваться ниггеры?

На этот вопрос никто не смог дать ответа.

— Ты видел ее во вчерашних новостях? — спросил его Джек Джоунз.

— Нет. Откуда она?

— Мемфис, четвертый канал. Вчера она брала интервью у матери Кобба и, конечно, давила на нее до тех пор, пока бедная женщина не расплакалась. Так что показали они только слезы. Это отвратительно. А позавчера она беседовала с каким-то куклуксклановцем из Огайо — тот рассуждал о том, что нам здесь, в Миссисипи, нужно делать. Хуже ее среди них нет.

* * *

Свою речь против Карла Ли обвинение закончило во второй половине четверга. После обеда Бакли поставил к микрофону Мерфи. Выворачивающая душу процедура, в ходе которой зал вынужден был вслушиваться в почти бессвязную речь больного человека, длилась целый час.

— Успокойтесь, мистер Мерфи, — уже в сотый раз обращался к свидетелю прокурор.

Однако тот продолжал нервничать, пил воду. Он старался по большей части утвердительно кивать или отрицательно качать головой при соответствующих вопросах, но для протоколистки суда это было сущим мучением.

— Я не поняла, — то и дело говорила она, сидя спиной к свидетельскому креслу.

Тогда Мерфи начинал говорить, и становилось еще хуже. Глухие согласные, такие как «п» или «т», у него совсем не выходили: он начинал пыхтеть, шипеть, с губ летела слюна.

— Не понимаю, — беспомощно развела руками протоколистка.

Бакли вздохнул. Присяжные добросовестно боролись со смехом. Половина присутствовавших грызла ногти, чтобы не расхохотаться.

— Не могли бы вы повторить? — обратился к свидетелю Бакли с терпением, которому и сам изумился.