— Пресса разорвет нас на части.

— Ну и пусть. Думаешь, нашим клиентам важно, что об их адвокатах кричат газеты?

Сейчас Мордехай выступал в качестве адвоката дьявола, а не бездомных, пытался и меня защитить, и фирму покарать.

Но как уберечь человека от него самого?

— Хорошо, мы уйдем в сторону. И чего достигнем? Убийство останется безнаказанным. Людей будут продолжать выбрасывать на улицы. Фирма несет безусловную ответственность за незаконное выселение и смерть наших клиентов, и ей это сойдет с рук? Речь об этом?

— Иного способа сохранить твою лицензию не существует.

— Не дави на меня, Мордехай.

Но он был прав. Я шлепнулся в лужу, и мне из нее выбираться. Я унес из фирмы чужое досье — дурацкий поступок, преступление с юридической и моральной точек зрения.

Если в последний момент я сломаюсь и пойду на попятную, Мордехай потеряет ко мне всякое уважение. Смысл жизни для него заключается в поддержке слабого. Мир, в котором он живет, населяют бездомные. Они хотят сущие пустяки: кусок хлеба, сухую постель, оплачиваемую работу, собственный угол. Крайне редко причины их бед оказываются так непосредственно связанными с деятельностью гигантских частных предприятий.

Деньги для Мордехая ничего не значат; победа в суде никак не меняет его жизнь; клиенты наши мертвы. И тем не менее он не допускает мысли урегулировать проблему мирным путем — без суда. Мордехаю необходим громкий, скандальный процесс. Не ради славы. Пусть общество увидит наконец ужас, среди которого вынуждены жить многие его члены. Иногда суд нужен не для наказания виновного, а для воззвания к общественной совести.

Дело осложняется только мной. Мое бледное интеллигентное лицо располосуют стальные прутья тюремного окошка. Потеря лицензии обречет меня на голодную смерть.

— Я не собираюсь бежать с корабля, Мордехай.

— Никто и не ждет, Майк.

— Как тебе такой вариант: мы убеждаем их заплатить приемлемую сумму, они снимают свои обвинения и оставляют в покое мою лицензию? И вообще, что произойдет, если я расстанусь с ней на некоторое время?

— Прежде всего это подорвет твою профессиональную репутацию.

— Звучит пугающе, но не убийственно.

Я очень надеялся, что голос мне не изменяет. Мысль о бесчестье кидала в пот. Уорнер, родители, друзья, однокашники, Клер, даже бывшие коллеги из «Дрейк энд Суини» — что подумают они?

— Два года ты не сможешь заниматься юридической деятельностью.

— То есть я потеряю работу и здесь?

— Нет, конечно.