И тут он снова дико расхохотался — смех, сорвавшийся с его губ, подхваченный ветром, разнесся его над поверхностью озера и эхом отдался в скалах прямо у наших ног.

— Вот это здорово! А знаешь, Перри, что самое замечательное во всем этом? Да, ты можешь сегодня же притащить меня в тюрьму, можешь сделать так, что я буду сидеть там недели, месяцы, годы, — и все равно это тебе не поможет! Они там могут хоть в три узла завязаться — проделывать любые ДНК-тесты, заставлять лучших в штате детективов заниматься этим делом, привлекать ФБР, ЦРУ, хоть самого Шерлока Холмса, — короче, все, что у них есть, они могут всех их натравить на меня — но все равно это не снимет с тебя подозрения!

Моя нога внезапно соскользнула с замшелой плиты, и я обеими ногами до щиколоток погрузился во впадину, наполненную стылой озерной водой. Сказать по правде, я даже не заметил холода. Я по-прежнему держал Дорэна на мушке — а он все хохотал, глядя на меня, как на человека, не по своей воле оказавшегося вовлеченным в какую-то чудовищную комедию и по своей глупости или наивности даже не заметившего этого.

— О чем это ты, черт возьми?

— Если копы даже меня возьмут, это тебе не поможет, Перри. А знаешь, почему?

— Нет.

Его улыбка стала шире.

— Да потому, Перри, что я его не убивал. Я не убивал Алекса Джефферсона!

Я мог бы чуть-чуть надавить на спуск — и покончить с этим наконец, покончить прямо сейчас. Потом позвонить Тардженту, сказать, чтобы мчался сюда со всех ног, после чего предъявить ему тело Дорэна и пересказать все, что только что услышал от него. Но чем дольше я смотрел на Дорэна поверх дула своего пистолета, тем яснее понимал, что это еще не конец. Он не лгал.

— Значит, ты набросился на меня на улице, натянул мне на голову какую-то чертову сумку просто ради того, чтобы похвастаться, что ты, мол, убил его? — проговорил я. Каждое слово давалось мне с трудом. — А сегодня… ты же объяснил мне, почему ты это сделал, объяснил, почему ты считаешь, что он все это заслужил…

— Да, знаю. Но это неправда.

— Тогда почему, черт возьми?!

Вся веселость вдруг разом слетела с него — теперь на лице Дорэна была написана ярость.

— Потому что это должен был быть я, слышишь?! Проклятый сукин сын отправил меня в тюрьму, оболгал меня, заставил отсидеть пять лет за убийство, которое совершил его собственный сын. Это должен был быть я! Я должен был его убить!

Дорэн, широко расставив ноги, смотрел на меня сверху вниз. Дуло моего пистолета было по-прежнему направлено ему в грудь.

— Это твой последний шанс, Перри. Хочешь покончить со всем этим — стреляй.