Каэр мелькала где-то на заднем фоне, но Зак заметил, что она наблюдает за каждым из присутствующих с пристальным вниманием.

Заговорил священник, и его слова были важны для них, потому что были бы важны для Брайди. Потом Шон сказал о своей любви к тетушке, о том, как она помогла ему выжить в новом мире и как всегда была для него ниточкой, связующей с прошлым, столь же дорогим его сердцу, как и сердцу самой Брайди.

Потом Зак предложил Кэт спеть одну из красивейших погребальных песен. Для Кэт принесли гитару, а Зак сел за пианино.

Одна песнь сменилась другой, третьей, и, когда к ним присоединились присутствующие, настроение стало поистине ирландским. В воздухе как будто посветлело. Люди начали говорить о Брайди улыбаясь, с любовью. Текли рекой эль и виски, принесли еду, и печаль растворилась в радости воспоминаний.

В какой-то момент Зак поднял глаза и натолкнулся на взгляд Каэр. Она хотела улыбнуться, хотела, чтобы он смог простить ее.

Любить ее.

Что толку?

Он не мог. Но Зак сказал:

— Каэр, идите сюда, напойте нам настоящую ирландскую мелодию.

Она покачала головой:

— Я не умею. Поверьте, я не умею.

— Уверен, что умеете, — ответил он.

— Ну же, смелее, девочка, — подбодрил ее Шон. — Все ирландцы умеют петь, кроме баньши, конечно. Говорят, если они затянут мелодию, она прозвучит как завывание ветра в штормовую погоду или как волчий вой на луну.

Она вся похолодела. Потом быстро улыбнулась и сказала:

— Поверьте мне, я люблю слушать, но даже волка обидит сравнение его воя с моим пением.

Момент был упущен.

Она снова посмотрела на Зака.

Он задумчиво изучал ее. Потом вернулся к пианино.

В доме было так шумно, что никто не услышал птиц.

До тех самых пор, пока все не уехали и они не попытались уснуть.