Ровно в полдень ожидаемый самолет совершает посадку. Очень жарко, на блеклом от зноя небе ни облачка. Командир экипажа настаивает на том, чтобы все чемоданы были открыты «голубыми касками» в его присутствии для проверки содержимого. Он не хочет, чтобы на борту оказалась бомба, — здесь все возможно.
Ни один пассажир не ропщет, в конце концов, никому не хочется, чтобы на борту оказалась бомба… Герман Вильке и здесь оказывается душой общества и заботится о хорошем настроении, хотя досмотр длится более трех часов, потому что все проверяется вручную.
Мишины чемоданы нашлись, и он вздыхает облегченно, удостоверившись, что чертежи на месте.
Наконец «голубые каски» отвозят багаж к самолету и грузят в багажное отделение. Теперь еще и пассажиры проходят контроль — командир самолета не хочет допускать ни малейшего риска.
Наконец, в шесть часов вечера подъезжает старый, дребезжащий автобус, и все вздыхают с облегчением. Это дети, теперь можно лететь! Тут одна из женщин издает крик ужаса, показывая пальцем на длинный кровавый след за автобусом. Ожидающие посадки люди бросаются к окнам. Что случилось? Господи, что еще случилось?
К автобусу бегут операторы и фотожурналисты — они хотели отснять вылет похищенных пассажиров, а тут новая сенсация! Дверь автобуса открывается. Из автобуса выходит боснийский солдат, его гимнастерка в крови, на руках он держит тяжело раненного маленького ребенка. Раздаются крики ужаса, многие плачут. Забрызганный кровью солдат с ребенком на руках тоже не может сдержать слез. Сенсация! Щелкают затворы фотоаппаратов, стрекочут кинокамеры, журналисты, пытаясь занять позицию повыгоднее, отталкивают друг друга. Все это должно быть запечатлено для их программ: тяжело раненный ребенок, что скажет солдат, а тут еще за солдатом из автобуса выходит молодая женщина, тоже забрызганная кровью, с убитым ребенком на руках. Теперь видно, что весь автобус залит кровью, прошит пулями, многие дети плачут от страха. Как отвратительно ведут себя репортеры, думает Миша, застыв на месте от ужаса. Это невыносимо, вся эта борьба за самый страшный кадр, потому что чем снимки и записи страшнее, тем они дороже. Да, чем больше крови, чем больше ужасов и кошмаров, тем больше денег приносит материал, который будет показан всему миру. Какую же воспитательную школу проходят люди, сидя у телевизоров! Они привыкают к жестокости, к самой смерти! Все микрофоны и телекамеры направлены на молодую женщину и солдата.
— Это Роки, — говорит медсестра. — Ей было четырнадцать месяцев… А это Вердрана, трех лет, — кивком головы она показывает на солдата. — Пока мы ехали сюда, нас обстреляли…