– На, выпей. Ты так вспотела, ты обезвожена. Я никогда не видел тебя в таком состоянии. Как будто ты пробежала стометровку.

Фредерик потрогал ее лоб. Горячий.

– Наверно, стоит вызвать врача.

Абигэль выпила воду залпом.

– Не надо врача, я не… больна. Мой отец… закопал наркотики в лесу, это точно. Килограммы и килограммы кокаина. Он был наркоторговцем, Фред! Это объясняет и яхту, и второе имя, и типов, которые приходили ко мне, – они искали эти проклятые наркотики.

Абигэль изо всех сил напрягла память. Образы мало-помалу меркли, все становилось расплывчатым, неясным. Воспоминания разлетались, как бабочки. Что с ней? Она закрыла глаза, сосредоточилась, попыталась увидеть четкую картину.

– В чемодане было письмо моего отца, адресованное мне. Он хотел все мне рассказать. Он написал, что… что авария шестого была запланирована, что… О боже мой…

Она села на кровати. Фредерик уселся рядом.

– Это всего лишь очередной кошмар.

– Нет! Это было реально! Я была там! Я уверена!

– В таком случае скажи мне где, и мы сейчас же туда поедем.

Абигэль встала, кинулась в ванную и заперлась там. Быстро спустив брюки, она посмотрела на последнюю татуировку. «Леа должна была быть 4-й». Что это значило? И когда она сделала эту татуировку? Она понятия не имела!

Фредерик стучал в дверь. Она открыла и показала ему татуировку.

– «Леа должна была быть 4-й». Что это может, по-твоему, значить?

Он явно видел надпись впервые.

– Ты не помнишь? Наши открытия, касающиеся компьютера Хеймана.

– Нет. Я… я помню, что была у Жизели сегодня днем… Помню карнавальные маски в ее кабинете, помню… запах табака… Но… остальное – черная дыра.

Фредерик вытаращил глаза:

– Сегодня днем? Какой, по-твоему, у нас сегодня день?

– Двадцать первое.