Рене провела ладонью по мокрой щеке.
– Он прав. Если что-нибудь случится с детьми из-за того, что мы взяли с собой кота, я не перенесу. Это чрезмерный риск. И потом… я вовсе не уверена, что это мой кот.
– Вы лжете, Рене, я вас насквозь вижу, – сказала Харпер. Она обернулась, пылая праведным гневом, к детям. – Как вы голосуете?
– Я за кота, – сказала Алли.
Ник ткнул большим пальцем вверх.
– Вы двое в меньшинстве! – воскликнула Харпер. – Мистер Трюфель едет с нами!
Рене задрожала:
– Харпер. Нет. Правда. Вы не… мы не можем…
– Можем, – сказала Харпер. – И возьмем. Демократия, мать вашу. Привыкайте.
Мистер Трюфель потерся спиной о лодыжки Рене и взглянул на Харпер с таким выражением, что стало ясно: он не сомневался ни минуты.
11
Харпер вытянулась в темноте рядом с Рене – кот примостился между ними – за тремя рядами огнетушителей. Алли и Ник залезли под шланги в другом отсеке. Харпер уткнулась лицом в шерсть мистера Трюфеля и вдыхала историю последних девяти месяцев тайной кошачьей жизни: плесень, пыль, могильная земля, подвалы и высокая трава, пляж и сточная канава, помойка и одуванчики.
Машина зашумела и дернулась. Они выехали на Южную улицу – Харпер поняла это по невысокой скорости и качке. На Южной полно поворотов. Они попали в выбоину, и зубы Харпер лязгнули.
– Раньше до Макиаса было часов пять. Интересно, как сейчас? – тихо спросила Рене.
– Неизвестно, что сейчас с автострадой. Прошлой осенью пожар прошел от Бутбей-Харбора до границы. Тысячи акров. И кто его знает – получится ли проехать всю дорогу. Если придется идти пешком, это может занять… много времени.
Мурчание мистера Трюфеля ритмично разносилось по деревянному отсеку; Харпер казалось, что кто-то играет на стиральной доске в кантри-ансамбле.
– Но если дорога свободна, мы
– Неизвестно, сколько времени нас будут оформлять. И как часто ходит корабль.
– А неплохо было бы принять горячий душ?