Рене смотрела, не понимая ничего. Еще не совсем проснулась, решила Харпер, и не может выстроить сложную причинно-следственную связь.

Алли взяла Харпер за другую руку. Так они вчетвером вытянулись в цепочку, едва шевеля руками и ногами в ледяной воде. Харпер видела пар от собственного дыхания. А может, это был дым.

– Мы умрем, – выдохнула Алли. – Мы з-з-замерз-знем насмерть.

– П-пой, – сказала Харпер.

Алли взглянула недоверчиво.

Харпер громким голосом начала:

– In every j-job that must be done, there is an element of fun! Find the f-f-fun and, snap! The job is a game![5]

– Зачем? – воскликнула Алли. – Зачем? Это д-д-дурость! Все кончено. Какая разница – умрем через д-д-десять минут или д-д-десять часов? Нам конец.

Но Харпер продолжала петь:

– And every task you undertake, becomes a piece of cake[6], так пой! И ни хрена не спорь со мной! – последние слова прекрасно легли на мелодию.

Рене, моргая и потирая ладонями лицо, начала подпевать.

Они болтали в воде ногами, их дрожащие голоса поднимались и опускались, пока волны качали вверх-вниз их тела.

Рука Алли, расчерченная драконьей чешуей, начала сиять – желтый свет поднялся к запястью и под промокшую кофточку. Теплый блеск лился из-под капюшона ее оранжевого дождевика. На глазах появился яркий золотой ободок.

Свет, казалось, пробежал по белым пальцам Алли и перебрался на ладонь Харпер. Она почувствовала, как тепло – глубокое, уютное – поднимается по руке и к туловищу, как будто она поворачивается под горячим душем.

От их тел в ледяной воде поднимался пар. Харпер взглянула на Рене – глаза у пожилой женщины сияли. Порванный воротник открывал на шее красивое ожерелье из светящихся золотых нитей.

– А Ник? – крикнула Алли, когда они допели «Ложку сахара».

– Пой, – повторила Харпер. – Ему не обязательно просыпаться. Он нас все равно не услышит. Мы поем для драконьей чешуи, а не для него. Пой, черт побери.

– Без толку!