Я знал, что он в эти минуты даже не замечал моего присутствия, что он был один рядом с единственным человеком во всем мире, которого он мог назвать своим другом.

И еще я знал, что после этого дня Анджело никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не будет таким, как прежде. Оборвалась самая последняя нить, соединявшая его с прошлым.

Я посмотрел на Мэри. Она откусила кусочек от своего рубен-сандвича и вытерла уголки губ краешком сложенной матерчатой салфетки. Я сделал большой глоток минеральной воды и пожал плечами.

— Это был наихудший день моей жизни, — сказал я ей. — Потерять Пудджа так, как это случилось… Не думаю, что мне когда-нибудь удастся полностью оправиться от этого. Это показало мне их мир с такой стороны, к которой я не желал быть причастен никоим образом. Находиться рядом с людьми, которых любишь, иметь возможность делать все, что хочешь, и не волноваться о деньгах или о работе — это было прекрасно. Но реальность такого бытия состоит в том, что оно длится очень недолго. Основное время уходит на то, чтобы не погибнуть самому и не допустить гибели окружающих тебя людей.

— Пуддж не желал вам такой жизни. — Мэри оперлась локтями на стол, не обращая внимания на тянувшийся в ее сторону дым от сигареты сидевшего неподалеку мужчины.

— Возможно, — согласился я. — Когда я думаю об этом и вспоминаю все то, что он говорил мне, оказывается, что это применимо к внешнему миру в такой же точно степени, как и к его миру. Таким образом он хотел показать мне, что между этими двумя мирами очень мало различий и что я должен быть готов встретиться лицом к лицу с любым из них.

— Кто был вам ближе — Анджело или Пуддж? — спросила Мэри, отодвинув свою тарелку на край керамической столешницы.

— С Пудджем всегда было гораздо легче разговаривать, — ответил я. — Он из тех парней, которым девушки с радостью дарят первый поцелуй, с которыми женщины готовы отправиться в постель после первого же свидания, в общем, из первых во всем. И неважно, что ты должен был ему сказать, — рядом с ним это было нетрудно. Я предпочел бы походить на Пудджа. Но в глубине души я чувствовал, что больше похож на Анджело. Я вел себя не так, как он, и относился к людям не так, как он, и, видит бог, я разговаривал намного больше, чем он. Но я ощущал себя закрытым от мира — примерно, как и он. И еще я ощущал, что отличаюсь от окружающих, как будто являлся хранителем тайны, неведомой никому, кроме меня. Возможно, его влияние на меня было даже сильнее, чем я думал.

— Он обладал более сильной индивидуальностью, чем Пуддж, — сказала Мэри, откинувшись на спинку стула. — Ему не требовалось так много говорить, чтобы произвести впечатление на людей. К тому же рядом с Пудджем вы провели гораздо меньше времени. Он умер, когда вы были почти что ребенком. А для Пудджа отношение к нему других людей никогда не имело значения, если, конечно, оно не входило в противоречие с его образом жизни. Анджело, напротив, всегда искал возможность навязать другим свою волю, свой взгляд на мир. Это было важной составляющей его могущества, и он умел пользоваться этим, как никто другой.