– Простите, что перебила вас, инспектор. Последние несколько недель для меня были очень тяжелыми.

– Не нужно извиняться, madame. Напротив, это мы должны принести вам свои извинения, принимая во внимание то, что вам пришлось пережить. Как я уже сказал… нам известно, что случилось в пустыне.

С этими словами он пододвинул к себе документ – очевидно, подготовленное заявление – и начал читать, излагая «факты»: я искала в Сахаре своего пропавшего мужа, и в Тате, когда я покинула гостиницу, направляясь на автостанцию, чтобы первым автобусом уехать в Уарзазат, меня похитили и усыпили хлороформом. Преступников звали Абдулла Талиб и Имад Шуэйб. Обоим по двадцати одному году, оба уроженцы Марракеша, оба работали в бригаде на строительстве дороги близ Таты. Они ограбили меня и избили до бесчувствия. Но потом воры стали ссориться из-за моих денег и вещей. Они подрались, Имад пырнул ножом Абдуллу, а потом, поддавшись панике, поджёг его тело и вернулся в Тату. Когда через несколько дней он попытался продать в Марракеше мои компьютер и паспорт, торговец уведомил полицию. После ареста Имад Шуэйб во всем сознался, и ему было так совестно за совершенные им преступления, что он от стыда повесился в тюремной камере, куда его поместили до суда.

Когда инспектор дошел до этой части заявления, мои плечи напряглись. Я собралась было сказать что-то, но заместитель консула Конуэй снова взяла меня за руку, намекая, что мне лучше промолчать. Я сразу поняла, что зачитывает мне инспектор. Он излагал официальную версию событий, в которой была опущена постыдная для страны (с ориентированной на туристов экономикой) информация о том, что женщину, приехавшую с Запада, похитили, изнасиловали и бросили умирать под солнцем Сахары. Оставалось только гадать, действительно ли мой похититель повесился после того, как из него выбили «признание», или ему помогли «покончить с собой» – для всеобщего удобства, чтобы закрыть дело. Меня, конечно, крайне возмутило, что в официальном заявлении ни слова не сказано об изнасиловании, но, прагматик по роду своей профессии (человек, который привык подсчитывать прибыли и убытки), я понимала, что делают власти. Они предлагали мне верный выход из непростого положения, исключавший возможность каких-либо обвинений в мой адрес или проведения расследования по требованию родственников моих обидчиков (ведь убийство, даже в целях самообороны, остается убийством и должно быть расследовано). Концы были подчищены таким образом, чтобы дело могло быть закрыто раз и навсегда.