Мать обнаружила, что мой скаутский ножик пропал, во время весенней уборки – она всегда затевала ее перед Пасхой. Перетряхивала мои старые вещи и хватилась – нет его. Ремень есть, а ножа нет. Весь дом перерыла, задала выволочку Майку, но он клялся, что ничего не брал, и вообще, что он – фрик что ли, с ножиком по лесам бегать? И видел он этих скаутов в гробу в белых тапках. Мать потому и позвонила мне: сообщить, что мой подопечный – вор. И возможно, опасный преступник. Ну кто еще мог позариться на нож, как не мальчишка, грабивший честных граждан в магазинах? И зачем только я рассказал ей про ту несчастную сумочку?!

Денис к этому времени давно уже жил в интернате. Его переезд я воспринял со странной смесью сожаления, печали, гнева и – удивительно – облегчения, неразрывно связанного с муками больной совести. Да, я винил себя в том, что случилось с Денисом той ночью. Зачем только я поддался на уговоры и потащил его в тот клуб?! Почему, перебрав лишнего, выпустил мальчика из виду?! Конечно, новость о гибели Яна и о бесследно исчезнувшем ноже представила события в несколько ином свете. Но сколько я ни говорил себе, что случившееся, возможно, рано или поздно все равно бы произошло, несмотря на все предосторожности, это не облегчало бремени вины, тяжелым грузом легшего на мое сердце. Я чувствовал себя несостоятельным и несостоявшимся как профессионал, а потому неспособным дать Денису в высшей степени необходимые ему заботу и защиту. Да, я подвел мальчика именно тогда, когда между нами наконец установились доверительные отношения, и оставалось только надеяться, что под попечением более зрелых и опытных педагогов он сможет снова обрести веру в людей и лучшее будущее для себя. Но довольно обо мне и моем самокопании.

Место в интернате нашлось довольно далеко от Эсбьерга, но Денис все равно часто приезжал на выходные, или я навещал его. Да и каникулы парень всегда проводил у нас. Малена не возражала. Отчасти именно благодаря ему мы теперь вместе. Та безумная ночь, когда мы разыскивали его по всему городу, боясь найти развороченный пулями труп – та ночь сблизила нас, как не сблизили бы и сотни лет, прожитых бок-о-бок. Да, мне пришлось рассказать ребятам из боксерского клуба, на что – и кого – мы можем нарваться. Как иначе я мог объяснить им, почему отвергаю их предложение о помощи? Как я мог согласиться на него, когда они не знали, чем, возможно, рискуют?

Я рассказал про траффикинг, про литовскую мафию, но они все равно пошли со мной в ночь, постепенно трезвея на ходу – все, кто был с нами в «Гаване», все до одного. Даже Фарез, который тоже винил себя: ведь он прозевал тот момент, когда мальчик вышел из клуба. Господи, да разве мог охранник знать?!..