Дальше с его стороны началась истерика, из которой следовало, что половина офицеров полка бездельники, а остальные — тунеядцы. Но его назначили сюда навести порядок.

— Разрешите отправить офицера за полным списком офицерского состава?

— Зачем?

— Что бы Вы своей рукой сделали отметку кто из нас бездельник, а кто тунеядец. Главное здесь не перепутать, — совершенно серьезно предложил я, — а то заместители не будут иметь по этому поводу Ваши четкие указания. Может получиться путаница.

— Все свободны, а Вы, Рубин, останьтесь.

— Это правильно, мы вдвоем сейчас все обсудим.

— Хватит паясничать. Я Вам объявляю выговор.

Дверь за последним закрылась. Я встал, подошел к Астахову. От него разило тройным одеколоном. Я взял его левой рукой за галстук и рубашку, вывернул на 90 градусов, большим пальцем вдавил кадык, что бы он ни орал, вытащил рывком из-за стола, задвинул в угол. Правой рукой ухватил за яйца с тем, что болталось выше. Потащил вверх, зажал его так, чтобы ноги пола не касались.

— Если ты, паскуда, повысишь на меня голос или начнешь выпендриваться в мой адрес, то я тебе абсолютно случайно сверну башку, в прямом смысле. Командуй, но не зарывайся. Я сюда приглашу генерала Гапеева, который тебе объяснит в популярной форме, что это делать не надо. И еще, я привез медицинское обследование. Я контуженный и отвечать в таких ситуациях за свои поступки не могу. Что бы тебя успокоить, то в конце января я подам рапорт на увольнение. Сделай выводы. Тебе, сученок, все понятно или еще повисишь так минут пять?

Астахов захрипел, что ему все ясно. Я его отпустил, но он вдруг заорал:

— Убивают!

Мне пришлось врезать ему в солнечное сплетение, что бы он заткнулся. Потом я открыл дверь во вторую комнату, развернул его и пинком, в задницу, отправил в открытую дверь. Зашел следом, закрыл дверь и в течение трех минут втолковывал ему что хорошо, а что плохо. Затем заставил его раздеться до трусов, даже помог ему. Заявил, что я гомосексуалист-мазохист, и он мне, как партнер очень подходит. Его оскорбления в мой адрес меня сильно возбуждают. Я готов прямо уже сейчас его полюбить, но подожду до следующего раза. Задумчиво спросил:

— А может, прямо сейчас начнем? Нам никто не помешает.

Сделал вид, что начал снимать штаны. Единственно, за что я боялся, а вдруг он согласится. Он трясся от страха и молчал.

— Ладно, сегодня ты еще не готов. Давай это сделаем в следующий раз.

Повернулся и ушел. Раздел я его для того, чтобы он сразу за мной не выскочил в коридор или к входу в штаб с воплями. Зашел к начальнику штаба полка. Мы с ним поговорили о текущих делах. Он дал мне расписание всех мероприятий. На его вопрос об Астахове ответил, что сейчас сделать выводы не могу. Поживем-увидим. Дежурный мне доложил, что Астахов прыгнул в машину, направляясь в штаб дивизии, но через полчаса приехал обратно. Ушел домой.