– Лука!

– Да, я здесь, – донеслось из глубины тьмы охрипшим голосом.

Радлов двинулся в сторону звука, тут же обо что-то запнулся и встал, как вкопанный, не смея пошевелиться.

– Господи, да ты чего впотьмах-то? – воскликнул он.

– Так никто не приходит, – ответил Лука и одернул шторы.

Стали видны очертания предметов. Старая простыня на койке была свернута тугим узлом, на полу стоял небольшой гробик – именно на него натолкнулся гость. На дне гробика валялись грачиные перья. А хозяин темницы сидел в самом дальнем углу с лицом, сведенным судорогой – пытался бороться с болезненной улыбкой.

– Кто приходит? – переспросил Радлов, потом догадался и добавил: – Таблетки кончились?

– Потерялись. Давно.

– Как же… давно? Я ведь к тебе приходил, ты ни о чем таком не рассказывал.

– Не рассказывал. Потому что видел. А теперь нет.

Петр не знал, что говорить и что делать, и только корил себя за невнимательность. По крошечному гробику скользнула бледно-розовая полоса – отсвет угасающего заката.

– Что же ты… видел? – поинтересовался Радлов, чтобы прервать повисшее между ними молчание. Молчание казалось невыносимым.

– Илюшу видел. Вон, в колыбельке, у которой ты стоишь. Он маленький совсем был, только родившийся. И сразу на меня похож, представляешь? Подбородочек точь-в-точь как у меня! А радужка глаз стальная. Только в зрачках медь, – Лука выдержал тягучую паузу. – Он исчез потом. Красной водой обратился.

Петр ощутил ноющую боль в сердце, слабенькую, но назойливую, и присел на краешек койки, а Лука продолжал:

– А еще птица была. Вообще-то было много птиц, но эта гнездилась в моих глазах. А глаза – зеркало души. Верно ли я говорю?

Ответа не последовало, но обувщик все равно рассказывал дальше:

– Однажды эта птица из меня выпорхнула. Прямо из зрачка. И в оконце сквозь стекло улетела. Витает теперь где-то. Но, знаешь, хотя бы целехонькая. А мне говорили: где горе, там гарь. Да я в тот раз не понял ничего!

«Совсем он плох, – подумал про себя Радлов. – Ко врачу бы надо, срочно».

– Я знаю, знаю, – как-то обреченно произнес Лука. – Знаю, что ты решил. Петь, мы же друзья с тобой…