…На смену одной умершей душе обязательно приходит другая, способная выдержать то, что не смог пережить я…

***

– … Я даже почти смогла забыть тебя, хотя изредка ты приходил ко мне по ночам, во снах…

Помогая бёдрами, Нина сняла узкие джинсы.

– … И всё-таки мы встретились. Судьба – этот великий дирижёр – разыграла всё по своей мистической партитуре. С той секунды я поняла: от прошлого невозможно отмахнуться. Кто-то или что-то хотел, чтобы у нашей с тобой истории было продолжение, логическое завершение. Как в музыке. Тоника-тоника-доминанта-тоника.

Она стояла почти голая, в одних трусиках. Косой луч лунного света падал на её грудь и живот.

– … Я ещё не научилась носить высоких туфель, но что-то подтолкнуло меня надеть их именно в тот день. Я сломала каблук, когда ты шёл по каким-то своим делам. Вокруг были десятки людей, но мы всё равно заметили друг друга. Это ли ни есть чудо, милый?

***

…Отныне вместо боли – наслаждение. Вместо жалости к себе – презрение к окружающим. Звонкий, весёлый, издевательский смех при виде вялостоящих отростков – вместо ужаса на грани сумасшествия. С непринуждённой лёгкостью она проживёт ещё год в этих местах и выйдет условно-досрочно на свободу полноправной хозяйкой измученной оболочки. Нежно оберегая память обо мне, она начнёт жизнь с чистого листа. Настоящая женщина, заточённая в изуродованном теле. Избавься от него, сестра! Избавься, ибо это тело противно нам обоим! Позволь мне лишь одно, перед тем, как я уйду навсегда, – нарисовать твой портрет…

***

Нагнувшись, Нина стянула трусики.

Несколько слоев прочного армированного скотча были наклеены между её ног, выпирая крохотным бугорком.

***

Лёжа на брезентовых носилках, покрытых засохшими пятнами мочи и крови, я рисую в воображении её будущий образ: черные волосы, изумрудные глаза, смуглая кожа, чувственные губы… имя? В лагере нам всегда давали красивые имена: Кристина, Майя, София… Ненавижу их.