Майло кивнул.

— Я тоже останусь, — сказала Мадлен. Она зацепила нить, сделала петлю вокруг крючка и принялась за работу.

— Хорошо, — одобрил я ее решение. — Я буду внизу. Позовите меня, если она проснется.

— Qui, месье.

* * *

Я сидел в одном из мягких кресел и думал о вещах, которые гнали от меня сон. Когда я последний раз смотрел на часы, было несколько минут второго ночи. Я заснул сидя и проснулся одеревеневший, с совершенно пересохшим ртом и покалыванием в затекших руках.

Ничего не соображая, я резко выпрямился. Покалывания переместились, словно в калейдоскопе.

Перед глазами световые пятна — синие, красные, изумрудно-зеленые, янтарно-желтые.

Солнечный свет, просеивающийся сквозь кружевные шторы и цветные стекла витражей.

Воскресенье.

Я почувствовал себя осквернителем святыни. Словно задремал в церкви во время богослужения.

Двадцать минут восьмого.

Абсолютная тишина в доме.

За ночь здесь установился какой-то затхлый запах. Или, может быть, он присутствовал все время.

Я протер глаза и попытался навести ясность в мыслях. Встал, превозмогая боль в затекших мышцах, разгладил одежду, провел рукой по щетине на лице и потянулся. Боль дала мне понять, что не собирается так легко со мной расстаться.

В гостевой ванной комнате, находившейся рядом с холлом, я плеснул водой в лицо, помассировал голову и отправился наверх.

Мелисса все еще спала; ее волосы разметались по подушке, но лежали так красиво, что вряд ли это получилось случайно.

Картина напоминала мне фотографию похорон викторианской эпохи. Похожие на ангелочков дети в украшенных кружевами гробиках.

Я отогнал эти мысли и улыбнулся Мадлен.

Розовая вещица была по-прежнему бесформенна, но удлинилась на полметра. Интересно, спала ли она вообще. Она сидела босиком, ее ступни были больше моих. Пара вельветовых шлепанцев аккуратно стояла на полу у кресла-качалки. Рядом со шлепанцами стоял телефон, перенесенный сюда с тумбочки.